"ПАРНИ НА ОБОЧИНЕ",
или литература и демократура

Одно время видный либерал, а ныне “умеренный, просвещенный патриот” Лев Аннинский, отвечая на вопрос: “Говорухин, сукин сын, а так жить можно?” - заданный как-то из толпы его собрату по духу, юлит и оправдывается: “Что делала литература? Не она разожгла костер - она лишь “сформулировала”, дала поджигателям язык и нашла слова”.

Словом, обычная логика литератора-поджигателя: “Не мы поджигали, мы только нашли ведро бензина и спички”. Впрочем, каких еще доводов можно ожидать от потертых “штурмовиков перестройки”, чьи представления о свободе отвечают строению дождевого червя, не ограниченного никаким скелетом, способного извиваться в разные стороны и складываться, но неспособного занять вертикальное положение.

Причины жалкого банкротства значительной части бывшей советской литературы лежат в периоде “застоя”, когда настроения и мысли малоудачливых столичных литераторов вырастали из фрондерского трепа на кухнях и слушания западных “голосов”, а у более удачливых типа Евтушенко и Вознесенского - от блеска витрин и содержимого роскошных западных супермаркетов во время зарубежных поездок, в которых они проводили большую часть своей тогдашней жизни.

В результате в советской литературе к концу 70-х годов прочно утвердилось направление, которое 126 лет назад М.Е. Салтыков-Щедрин, назвал “литературное пенкоснимательство”, всегда использующее либеральную демагогию для прикрытия своего профессионального и морального убожества.

Впрочем, лучше предоставить слово самому Салтыкову-Щедрину и посмотреть, насколько сказанное им соответствует сегодняшнему дню: “Отсутствие настоящего дела и бездушное времяпровождение. Быть с чистым сердцем и вполне свободным от какой-либо мысли. Пенкосниматель - всякий, кто безобидным для себя образом может излагать смутность испытываемых им ощущений. Где самое сподручное поприще для пенкоснимателя? Очевидно в литературе. Всякая отрасль человеческой деятельности требует специальной подготовки и специальных приемов. Сапожник обязуется делать именно сапоги. А не подобие сапог. Напротив, публицист очень свободно может написать не передовую статью, а лишь подобие оной и ни мало не потерять при этом в репутации. Отсюда ясно, что одна лишь литература может считать себя свободною от обязательств изготовлять работы вполне определенные и логически последовательные. Составленная из элементов самых разнообразных и никаким правилам не подчиненным, она представляет для пенкоснимательства арену тем более приличную, что на нее устремляются люди, неискушенные в науках, но одушевленные жаждой как можно быстрее собрать пенок и продать их по десять копеек за строчку”.

Далее Салтыков-Щедрин приводит основные правила пенкоснимателей, и думается, что при их чтении у читателей начнут всплывать в памяти конкретные примеры их современного использования.

“Первое. Не пропускать ни одного современного вопроса. Обо всем рассуждать с таким расчетом, чтобы никогда ничего из сего не выходило.

Второе. По наружности иметь вид откровенный и даже смелый, внутренне же трепетать.

Третье. Усиливать откровенность и смелость по мере того, как предмет, о котором заведена речь, представляет все меньшую опасность для вольного обсуждения.

Четвертое. Рассуждая о современных вопросах, стараться, по возможности, сокращать их размеры.

Пятое. Ежеминутно обращать внимание читателей на пройденный ими путь. Но так как при этом легко впасть в ошибку и выдать славное за неславное и наоборот, то соблюдать скромность и осмотрительность.

Шестое. Обнадеживать читателя, что в будущем его ожидают лучшие времена.

Седьмое. Всемерно опасаться, как бы все это вскоре не уничтожилось.

Восьмое. Опасаться вообще.

Девятое. Не приходить ни к каким заключениям. Для этого писать так, чтобы не было возможности придти к каким-либо заключениям”.

Таким образом, либерализм для перестроечных, а затем и постперестроечных изданий был не каким-то розовым отвлеченным идеалом, а своего рода дойной коровой, которой в прежние хрущевско-брежневские времена была официальная ортодоксия.

И в те, и в нынешние времена газеты и журналы подобного рода, отличались друг от друга только большим или меньшим усердием в способности солидно и уверенно разъяснять и обосновывать любые официальные глупости и при этом браться за любые вопросы, ни по одному не приходя к четкому выводу.

Поэтому нынешний кризис публицистики и литературы вполне объясним. Главная его причина - это то, что господа либеральные литераторы, усердствуя перед новыми хозяевами, забыли золотое правило любой пропаганды: “Обманывай своей пропагандой других, но не обманывайся ею сам”. Поэтому, если в преддверии рынка либеральная печать и литература жаловались, что им мало дали свободы, то это происходило лишь от привычки клянчить у начальства, с одной стороны, а с другой - непониманием того, что при большой свободе и рынке она просто перестанет существовать. Что полностью подтвердилось за последнее время, когда многие издания, столь много и страстно говорившие о преимуществах рыночной экономики, забились в предсмертных судорогах после ее наступления и тут же начали требовать правительственных дотаций.

Разумеется, если бы во главе их стояли люди, изучавшие западную жизнь не только через витрины супермаркетов, во время загранпоездок, то они бы поняли, что рынку не нужны разного рода эстетствующие и политиканствующие литераторы типа Евтушенко, Вознесенского и Окуджавы, дарящие свои откровения публике. Рынку нужны производители простой, не особо затейливой развлекаловки. Серьезные исследователи как у нас, так и на Западе, убедительно доказали, что существование культуры в ее традиционных формах в конце ХХ столетия возможно только с помощью государства. Невозможно существование в условиях самоокупаемости симфонического оркестра и серьезных театров с классическим репертуаром.

В тех же США, которые нам выставляли как образец чистоты рыночных отношений, государство прямо или косвенно, посредством разного рода фондов расходует на культурные нужды десятки миллиардов долларов в год. Практически вся научная, учебная и значительная часть художественной литературы в США издается за государственный счет (50% всего книгоиздания). Лишь произведения немногих безусловных и общепризнанных литературных знаменитостей могут на что-то рассчитывать в коммерческом плане и пытаться конкурировать на книжном рынке.

В отличие от нашей читающей публики, своей терпимостью приучившей литератора к полной безответственности, по формуле известной еще во второй половине XIX в.: “Писатель пописывает - читатель почитывает”, - западный немногочисленный читатель серьезной литературы за свои потраченные в немалом количестве деньги (серьезная литература на Западе традиционно всегда дорога) требует от писателя работы, окупающей потраченные на покупку его произведений деньги.

Но вообще в нынешней ситуации есть свои положительные моменты, любое явление, в том числе и литература, проходя через горнило кризиса, освобождается от всего наносного и неестественного, налипшего на нее в благополучные времена. И эта чистка дает ей возможность в будущем вновь занять свое, подобающее место в обществе.

К. КОЛОНТАЕВ