ПЕРЕВОДЫ

ПЕРЕВОДЫ
 

МАРИНА

СТАТЬИ

ПЕРЕВОДЫ

ФОТОГРАФИИ

BACK TO ARIK


С первого дня моего пребывания в Израиле у меня пошел процесс становления себя заново. То есть в Израиле я сама себя сделала. Огромную роль в этом процессе играет Арик. Он пробудил во мне и продолжает пробуждать огромные творческие силы. И я ощущаю себя в этой ситуации, как в его песне: сижу на заборе – нога тут, нога там. Половина тут, в семье, по-русски, а другая половина – там, в иврите, в песне, в поэзии. Причем вот что совершенно странно и непостижимо: мне постоянно кажется, что я их всех знаю, будто чуть ли не училась с ними, или жила по соседству, или как-то общалась. Понимаю, что с ними (с ним) происходит, сочувствую и сопереживаю так, будто и мне это близко. И ведь действительно близко. Я так люблю эти песни, эти чувства, эти мелодии, их голоса. Я просто их поглощаю, ими дышу и думаю. Люблю нашу маленькую страну .

То, что я сейчас пишу – во-первых, я выполняю долг культурного человека, жителя Израиля, а во-вторых, миссию, которую хочу возложить на себя: быть мостиком между ивритской и русской культурой. А в-третьих, я все это очень люблю и чувствую свою принадлежность. Я просто родилась в другом месте, и меня две: одна русская, другая ивритская. Это красивое сочленение, оно мне самой нравится, хотя и вызывает боль, я ведь фактически разорвана напополам. Я никогда не сочиняла музыку и, слава Богу, не буду, но какое это блаженство – испытывать муки творчества. Арик Айнштейн первый не только по алфавиту, но и по сути своей, по значимости того, что он делает и сделал. Главное в нем – это его невероятной силы чистота и доброта. Так проносить, проводить через себя всю боль нашей жизни, нашей страны. И это он, такой признанный кумир не менее чем трех поколений, создавший историю и жизнь израильской песенной музыки. И он говорит с болью, что ничего не может сделать. Да нет, дивный человек, ты сам не подозреваешь, что делаешь своим искусством, как ты ведешь к очищению от суетных помыслов, как продвигаешь дело единения. И моя обязанность, мой долг – принести этот твой призыв к нам, к нашим людям, говорящим и думающим по-русски.     

ИЗ МИРА ЕВРЕЙСКОЙ ПЕСНИ И ПОЭЗИИ

 

Переводы и комментарии: Марина Яновская. Все песенные тексты переведены с соблюдением музыкального ритма, таким образом их можно исполнять на оригинальную мелодию.

 

«Я глубоко убежден, что поэзия не просто продлевает, но удваивает свою жизнь благодаря музыке». Яаков Орланд

 

Часть первая. Переводы песенных текстов, известных в исполнении Арика Айнштейна.

 

ИЗ СТИХОВ АВРААМА ХАЛФИ

 

Несмотря на то, что он был нашим современником (умер в 1980 году), о личности и творчестве Авраама Халфи известно сравнительно немного. Прежде всего потому, что он сам всячески уклонялся от света прожекторов: «Я уменьшаю себя до невозможно малой точки, чтобы никому не помешать». Человеком, который открыл это имя и привел его поэзию в музыку, стал Арик Айнштейн. Его родители и одинокий неприкаянный чудаковатый актер и поэт Халфи, так похожий на сыгранного им персонажа – Акакия Акакиевича Башмачкина, были друзьями. После того, как в середине 70-х Йони Рехтер сочинил мелодию, Арик Айнштейн вместе с молодыми тогда певицами Корин Алаль и Юдит Равиц записал песню, давно ставшую классикой – «Атур мицхех» («Твой лоб увенчан»), а за ней ряд других, композиторы стали обращаться к стихам Халфи гораздо чаще. Последняя песня, «Ламут» («Умереть») в новом, только что вышедшем в свет альбоме Йони Рехтера «Од сипур» («Еще история»), тоже написана на стихи Авраама Халфи. Человек с открытым сердцем, Авраам Халфи мгновенно откликался на происходящее вокруг. Для него не было чужого горя, он не столько переживал, сколько сопереживал. Из этих эмоций рождались трагические стихи. Халфи-лирик доступен для восприятия, и в то же время его взор вознесен горним высям. Его язык одновременно доступен пониманию и полон неизведанных глубин. Бытовые зарисовки философски осмыслены. Творчество поэта постоянно исследуется, одним из ведущих специалистов в этой области является известный литературовед Дан Мирон, книга которого переведена на русский язык.

 

«Атур мицхех» («Твой лоб увенчан»). Муз. Йони Рехтер

 

     Твой лоб увенчан златом ночей 

(Не помню, слагали стихи ли о том).    

Твой лоб озарен блеском очей 

(Не помню, слагали ль напевы о том).

     Ах, кому суждена ты, судьба того – песнь.   

Легки и прозрачны одежды твои,

Ты в них облекаешься в сумраке ночи.

Не брат я тебе, не отшельник-монах,

     Не молюсь пред иконой заветной святой,

Не рыдаю в томительно жарких снах –   

Мне мил твой облик живой.                  

     Ты так любишь молчать и грустить, взор потупив,

Тихо песням о близком далеком внимать.        

Я ж, безмолвен и трепета полон, в минуту 

Растворюсь пред тобой, позабыв все опять.

     В чертоге твоем душа пленена,

Обольщенья вкусив, от меня улетает       

В тот миг, что возникла меж нами стена.   

     Мой сон расстилаю ковром пред тобою.

Поспеши же, любимая, легкой стопою,   

Облекись в одеянья вечерней порою.

Скоро сойду я в твои покои.

     И лоб твой, увенчанный златом ночей,

К моим льнет устам, словно рифма к стихам.

Как хмельной, до рассветных лучей все шепчу горячей:

Твой лоб увенчан златом ночей.

 

«Йона ба-халони» («О голубке за моим окном»). Муз. Йони Рехтер

 

     Голубка у окна

По-голубиному нежна.

Свет за моим окном

Бывает не виден порой.

Было вчера первым днем,

Нынче второй.

     Не глумись над тем, кто убог,

Черен он или бел как снег.

И в бессильном есть Бог,

И бедняк – человек.

     Венцом увенчан король,

Держава в его руках,

Но малых детей поражает боль, 

На улицу гонит их страх.

     Видать, в поднебесье рай,

Красота в небесах, видать.

А ну-ка, сойди, небеса, в наш край,

С детьми тут, внизу, присядь!    

     Кто это возле меня?

Не узнаю никого.

Неужто до смерти жить буду, кляня?

Кого?

 

«Цаар лах» («Ты грустишь»). Муз. Йони Рехтер

 

     Ты грустишь, и грустен я,

Об этом поведали взоры.

Жду, подруга, на исходе дня,

Тебя в ресторане у моря.

    Давай поболтаем о том и о сем:

Погода, здоровье, цветочки.

Но прежде с Адама и Евы начнем,

От них перейдем к ангелочкам.

    Про ангелов скучно тебе – не беда,

К Адаму и Еве вернемся тогда.

 

«Ха-шикор» («Опьяненный»). Муз. Ицхак Клептер

 

     Спадают с небес самоцветы звезд,

Нанижу, надену одну за другой,

И вот уже сумрак вплывает из грез, 

Окутав своею полой.

     А воздух наполнен неясной тоской,

Не видишь, не знаешь, куда ведет стезя, 

И ты понапрасну стремишься домой,

Но обратно вернуться нельзя.

     И жизнь твоя чародейства сильней,

И надежда тебя обольщает порой.

Утолишь ли жажду до конца своих дней,

О ты, опьяненный, хмельной?

 

«Халом иквотеха» («В мечтах следом за Тобой»). Муз. Ицхак Клептер

 

     Искал я тебя, блуждая напрасно,

Искал я тебя – Ты сокрыт в облаках.

Нектар твоих уст вкусить жаждал я страстно,

И грезились райские кущи в мечтах.

     Я знаю, от нас далеко Ты сокрылся,

А нам повелел в слепоте умирать.

Взлелеять наш мир, словно сад, Ты стремился,

И сверху цветов аромат обонять.    

     Но кто же Ты? Кто Ты есть?

Что Ты скрываешь?

Меняешь обличья, и несть им числа.

Откройся мне, я в Твоем царстве блуждаю,

Печальна здесь жизнь, коротка и мала.

     Тебя полюблю, если мы не похожи,

И не прокляну, даже идолом будь.

Взгляни, как под солнцем страданье умножив,

Во мраке мучительный тянется путь. 

     И пусто пространство. Но окна раскрыты.

Увижу ль Тебя? – Тишина мне в ответ. 

Искал я Тебя и в глуши позабытой,

Искал я Тебя среди счастья и бед.

 

«Адам ээмин» («Человек поверил»). Муз. Шем-Тов Леви

 

     Поверил он тихому шепоту ночи,

Звезде посылает задумчивый взгляд.

И, дом покидая, увидеть хочет,

Как звезды с заоблачной выси слетят.                       

     Сонным дыханьем ветер травы колышет,

Глядишь, ближе дальняя стала мечта. 

Вознес благодарность он чуду, и слышит:

Моленье о мире пророчат уста.

     Без страха он жаждет в стихе раствориться,

И крылья раскинул над ним небосвод.   

Однако в душе человеку все мнится –

Как светлая смерть, звезда упадет.

     И вот он поверил молчанию ночи,

Услышал, как пела небесная твердь.

И, дом покидая, видит воочью,

Что схожи, как сестры, звезда и смерть.

 

«Шир аль туки Йоси» («Стихотворение о попугае Йоси»). Мики Габриэлов

 

     Куплю попугая, звать его Йоси.          

Никто не слыхал, что ему я сказал:    

Горьким вином                                      

Из души моей гроздьев                        

Тоска о былом                                       

Струится в бокал.

     Ну так знай, птица Йоси,                

Ты нежный ребенок,                             

И ждет тебя тихая смерть,                       

Только смерть.                                                 

И тогда я, с сердцем стесненным,                          

Стенам прошепчу: «Йоси нет, Йоси нет».               

     И вернется твой прах из клетки в отчизну,

Из белой из клетки в желто-пыльный удел. 

Одинок, без подруги, не ведая жизни,

Чтоб такой, как ты, любить не посмел.

     О нет, Йоси, нет, полюбить ты не можешь,

Такие, как ты, щебетать рождены

С поэтом, чье сердце гнев и ярость гложут;  

Других же сердца холодны и грешны.

     Такие, как ты, для них просто шалость,

Которой легко позабавить дитя.

     …Болтай, попугайчик,

Утешь меня малость.

Душа моя  пуста.

 

«Ба лайла нафлу ципорим мин ха-кен» («Ночью упали птенцы из гнезда»).

Муз. и исполнение Шем-Тов Леви

 

       Той ночью упали птенцы из гнезда,

Трепетали деревья ночью,

И великая жизнь обратилась в ничто,

Но до слез жаждет жить.

   Быть может, заглохли слова в поднебесье,

Быть может, у неба и вовсе-то не было слов.

Но вот кто-то,

Как птенец, что упал из гнезда,

Мечтает услышать от неба слова.

     А плакать отрадно, ведь есть еще слезы,

Рыдается славно – рыдания есть.

Вновь и вновь во мраке ночи мощный бушует шторм,

С силой бьет в средоточье ветвей.

И страдают ветви, очень больно их сердцам.

       И кто-то, как птенец, что упал из гнезда,

Словно сломанная ветвь,

Не знает он, кто он есть, кто же он, кто он.

Падет и он.

 

«Лу кинор ани» («Будь я скрипкой»)

 

     Сжалюсь я, над кем-то сжалюсь я                                 

А если скрипка я, пожалуй, скроюсь я

От струн, от струн моих.

Вот так им, так им, пора им развалиться!                     

     Что за город, что за лица!                                          

И все эти гололикие

В ярый полуденный свет

Мирной улыбочкой шлют привет.

А мира нет.

         Таков и я

Птица жестококлювая.

Я так устал грехи свои считать.

Ах, будь я скрипкой…

О, скрипкой быть…

 

«Ле нефилат ха-бен» («На смерть сына»)

 

     Сперва был плач.

Но слезам пришлось окаменеть.

Запечатлела память одно и лишь одно,

И это – сына смерть.

     Молчат, слова нейдут.

Толкуют о болячках. Разве кто здоров?

О том, о сем, о разном. Да в общем ни о чем.

Рот раскрывают. Не слышат слов.

И молчат.

     Встают со стульев. И садятся вновь.

Встают. Надо сесть.

Осознают одно и лишь одно:

Его нет.

 

Из сборника «В тени всякого места»

 

     С пригоршней неба в руке

Свою жизнь прожил бы я, 

Пешком без труда пересек бы моря

С пригоршней неба в руке.

 

Два стихотворения из сборника «Против звезд и праха»

 

   Без человека ночь тяжка,                        Он сходит с небес по утрам на рассвете

С людьми нерадостно и днем.                  И садится возле дома на порог.

Восходит звездная река                                  Дайте ломоть хлеба да воды налейте,

И тает меркнущим огнем.                            Да оставьте в покое: он убогий Бог.

   Стал город бездною без дна,                      Ветерок подует, губ его коснется,

Во мраке бродит тень тоски.                    «Видно, человек ты», – на ухо шепнет.

С людьми так тяжко среди дня;                Так он, ветер, тихо Богу признается:

Ночь отпускает им грехи.                           «Пуст без человека, Боже, небосвод».

 

В дополнение к Аврааму Халфи, мне посчастливилось перевести несколько стихотворений самых признанных поэтов-классиков – из песен, которые поет Арик Айнштейн. Его голос и интерпретация вдыхают новую жизнь в прекрасные стихи и яркую музыку. Стихотворение «Ахнисини тахат кнафех» известно в переводе Жаботинского, который придал ему некоторый оттенок насмешливости («Укрой меня своим крылышком»). Мне известны, помимо Габриэлова, две музыкальные версии этого стихотворения: народная мелодия и песня Нурит Хирш. 

 

«Ахнисини тахат кнафех» («Под сенью крыл меня сокрой»).

Сл. Хаим-Нахман Бялик, муз. Мики Габриэлов

 

   Под сенью крыл меня сокрой, матерью стань мне и сестрой,

Пристанищем глухих ночей. Услышь слова мольбы моей,

И в сумерки при свете звезд поведаю тебе мечты:

Я слышал, юность в мире есть.    

       Юность, где же ты?

   Открыть позволь другой секрет: когда душа пылает вновь,

Весь мир любовию согрет.

     Что это – любовь?

   Но звезды манят, улетая. Душа тоской опалена.

Мечта угасла, светлый день истаял.

      Предо мной стена.

    Под сенью крыл меня сокрой, матерью стань мне и сестрой,

Пристанищем глухих ночей. Услышь слова мольбы моей!

 

«Бе маком ше шам надаму» («В том краю, где умолкают»).

Сл. Леа Гольдберг, Шем-Тов Леви

 

  В том краю, где умолкают птицы певчие под вечер,

Там сидели мы и горько, горько плакали о нем.

  Гасла лунная дорожка, затихали волны в речке.

Там сидели мы и плача вспоминали о былом.

   Горько плача, мы сидели, брата тихо поминали.

Ветви дерева склонялись, омывала их вода.

   И под шорох звездопада в мрачные речные волны

Горькие катились слезы, как потухшая звезда.

   Там сверкали наши слезы. Но повеет ветер ночью,

Выпьет всю росу до капли, не оставит и следа.

 

«Шуламит». Сл. Натан Альтерман, муз. Шем-Тов Леви

 

            Облака ползут с горы Гильбоа, полыхают молнии огнем.

Кличет сокол в небе надо мною, Шуламит, нам хорошо вдвоем. 

Шуламит, прекрасен стан твой гибкий, Шуламит, стройна ты как газель,

Шуламит, яви свою улыбку, твои очи – Эрец-Исраэль.

            Тот любви великой недостоин, если с поля брани он бежит.

Если против сотен бьется воин – значит, дал он клятву Шуламит.

Шуламит, твой голос меда слаще, Шуламит, наряден твой хитон.

Если бедняку любовь подаришь, королей богаче станет он.

            Эй, эй, песни пой, песни пой, стихи слагай,

Ветер, ветер, ты не вой, наши горы, дол и гай.

Эй, эй, песни пой, песни про любимый край.

В чистом поле мы с тобой, на родной земле нам рай.

            Вот мы подошли к вратам надежды и на них повесили щиты.

Вновь услышим звуки песни прежней, Шуламит, мы вместе – я и ты.

Ты придешь, пленив своей красою, и твой танец головы вскружит.

Поклянемся мы горой Гильбоа: будем ждать тебя, о Шуламит!

 

...И другие. Йонатан Гефен

 

Йонатан Гефен, поэт-песенник, писатель, журналист, отец Авива Гефена, сумел создать своей персоне не только обычную, но и скандальную славу. Несколько лет назад была опубликована его автобиографическая повесть, в которой он, по существу, выносит на суд читателей моменты интимной жизни своей матери, проблемы взаимотношений в семье. Йонатан Гефен никогда не ходит сам по себе, но в постоянном окружении родных и знакомых. Он также ведет постоянную колонку в газете «Маарив». В 2002 году бомбой разорвалась в прессе и несколько недель возглавляла список бестселлеров его очередная автобиографическая повесть «Хомер тов» (идиома понятия «Наркотик»), где он возвращается к временам своей юности. Йонатан Гефен был вхож в компанию тель-авивской богемы, известную под прозвищем «Луль» («Курятник»), неформальным лидером и движителем которой был Ури Зоар. Йонатан Гефен, в своей книге наехавший практически на всех людей, окружавших его в те времена, сделал солидный вклад в дело еврейской песни. Отмечу прежде всего его стихи из знаменитой книги для детей «Шестнадцатая овечка». Песни для одноименного альбома написал Йони Рехтер, из них наиболее известна «Самая красивая девочка в садике». Любовь к альбому «Кевес ха-шиша асар» переходит из поколения в поколение. Не менее популярна и песня «Дон Кихот» на текст Йонатана Гефена. Арик Айнштейн записал ее дважды в сольном варианте. Шем-Тов Леви исполняет свою песню на всех концертах. Несколько лет назад, делая запись песни «И вот приходит музыка», ее авторы – Аркадий Духин и Шем-Тов Леви – объединились, и тогда же почти спонтанно возникла новая запись «Дон Кихота» с присоединившимся к ним Айнштейном.       

 

«Дон Кихот». Сл. Йонатан Гефен, муз. Шем-Тов Леви

 

В чулан свои доспехи убери.

Сейчас не умирают от любви.

Герои устремились на войну,

И красит Дульсинея седину.

       Дон Кихот, ты отдохнуть надейся,

Есть так много ветряных мельниц.

Тебе не успеть, тебе не успеть,

Всего не успеть, Дон Кихот.

       Цветы начни, пожалуй, разводить,

Да не забудь налоги заплатить.

Постигла короля лихая смерть,

А человечество сражается за нефть.     

      Дон Кихот, ты отдохни, надеясь,

Есть так много ветряных мельниц.

Тебе не успеть, тебе не успеть,

Всего не успеть, Дон Кихот. 

       Санчо Панса взялся за свое,

И рыцарю пришлось купить ружье.

Героем не старайся ты прослыть.

Что начнешь крушить, то не сможешь завершить.

     Дон Кихот, ты отдохнешь, надеюсь,

Есть так много ветряных мельниц.

Тебе не успеть, тебе не успеть,

Всего не успеть, Дон Кихот.

 

Миха Шитрит, Аркадий Духин

 

Аркадий Духин – знаковая личность как на русской, так и на ивритской улицах. Он начал свою жизнь в стране Израиля в 15-летнем возрасте, когда семья поселилась в Крайот. Прошел через все муки абсорбции, неизбежные для нового репатрианта, однако ему «досталось» намного больше, чем другим, из-за проблем в процессе школьного обучения. Но музыкальный талант требовал своего развития. И после армии Аркадий в компании с таким же молодым жителем севера Михой Шитритом утекает в большой город, Тель- Авив, где варятся и диктуются все законы искусства. Вдвоем они снимают страшную дыру, пытаются выступать в клубах, сколачивают команду из пятерых таких же фанатиков и дают ей с потолка взятое название «Хаверим шель Наташа». На первые свои выступления они ходили пешком, тащили инструменты и аппаратуру на горбу. Их музыка представляла собой чистопородное движение протеста. Они не пели, а орали, не играли, а рвали струны, их клипы полны агрессивности, но какой-то нарочитой, грустной, клоунской. Аркадий совершил еще один прекрасный поступок – он записал диск Владимира Высоцкого в переводе на иврит (часть текстов перевел по подстрочнику Йонатан Гефен). В течение последних восьми лет Духин и Шитрит каждый в отдельности вышли на пик популярности. Песня «Биглалех» из альбома Арика Айнштейна «Еш би ахава» («Есть во мне любовь») в середине 90-х годов стала очень популярной и сохраняет свой высокий стиль и статус. Перевод я намеренно выстроила от лица женщины.

 

«Биглалех» («Из-за тебя»)

 

     Словно трагик немого кино,

Мартин Иден, идущий на дно,

Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

      Утеряла реальную связь,

За иллюзию цепко держась,

Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

                  Только ты ночью мне снишься,

             На тебя не наглядишься,

             Без тебя сама не своя.

    Словно путник, бредущий во тьме,

Будто рыцарь на белом коне,

Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

     Твои песни пленяют меня,

Голос полон любви и огня,

Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

                 Только ты ночью мне снишься,

            На тебя не наглядишься,

             Без тебя сама не своя.

 

Арик Айнштейн написал немалое количество песенных текстов. Песня «Уф гозаль» стала гимном молодежи, вступающей в жизнь. Не менее авторского известно исполнение участниками ансамбля «Каверет»: это Гиди Гов, Дани Сандерсон, Эфраим Шамир и другие. Текст песни опубликован в альбоме «50 лучших стихов\песен» (напомню, что на иврите и то, и другое обозначается одним словом  «шир»), выпущенный в год 50-летия государства Израиль.

 

«Уф гозаль» (Лети, птенец»). Сл. Арик Айнштейн, муз. Мики Габриэлов

 

     Мои птенцы уже забыли гнездо, простерли крылья в полете.

А я гляжу на деток издалека и надеюсь, что будет все спокойно.

Казалось мне, далек тот день и час, когда расстанемся с тобою.

Но вот внезапно этот день наступил. Не удивляйся, что так сердце щемит.

        Лети, птенец, крылами небо меряй. Ты лети себе, лети.

Но не забудь: гроза неподалеку. Знай лети.

       Остались мы теперь одни в гнезде, однако все же мы вместе.

Прильну к тебе, мой друг, ведь рядом с тобой

Меня и старость не может испугать.

     Я знаю, это неизбежно и вечно, все покидают отчий дом.

Но вот сейчас уходят дети, и я пою, а в горле ком, пою, а в горле ком…

 

В 1999 году, после почти 30-летнего перерыва, вернулись к совместному творчеству Арик Айнштейн и Шалом Ханох, и израильская музыка обогатилась альбомом «Мускат». Одна из ужасных бед, о которой мы не устаем говорить и не знаем, что делать – вечная и слишком больная тема дорожных аварий. Она – из области опасностей, которые человек создает себе сам. Каждый день на дорогах страны гибнут и бьются люди всех возрастов, среди них и опытные водители, и не умеющие держать баранку, дети и старики. Однажды Арик Айнштейн вместе с женой Симой сильно пострадал в дорожной аварии. По следам этой травмы была создана следующая песня:

 

«Быть может, еще время не пришло». Сл. Айнштейн, муз. Клептер

 

     Ну а жизнь не возвратилась в берега,  

И еще не исцелились раны.

Быть может, так продолжится всегда. 

Быть может, еще время не пришло,

О грядущем думать рано, 

Быть может, еще время не пришло.

                 Жизнь...

    Дневной светила ход постоянен, как часы, 

И дожди идут прилежно, текут себе ручьем,

Как надо, мир себя ведет, неспешно вожделеет.

Но из сердца, изнутри, взывает к небесам моленье.  

     Ну а жизнь не возвратилась в берега, 

И еще не исцелились раны.

Быть может, так продолжится всегда. 

Быть может, еще время не пришло,

О грядущем думать рано,  

Быть может, еще время не пришло.

                   Жизнь...

     Как-то раз мы видим свет, сияет где-то в глубине, 

Огонек вдали трепещет, разгорается сильней.

Приближаемся тихонько, уняв сомнение в душе, 

Ангелы стоят пред нами, поют: «Кто верует, блажен».

     Ну а жизнь не возвратилась в берега, 

И еще не исцелились раны.

Быть может, так останется всегда.  

Быть может, еще время не пришло,

О грядущем думать рано, 

Быть может, еще время не пришло.

          Жизнь...

 

Арик Айнштейн постоянно обращается к людям, страстно призывая к осторожности, и за этим скрывается призыв к любви. Умение считаться с другими, уступать, любить – вовсе не обязательные качества человека, данные ему от рождения. Их надо воспитывать, что он и старается потихоньку делать. В тексте песни Арик не стремится навязать свои поучения молодому человеку, а я заменила его нейтральное «братишка» на дидактическое «мой сын».

 

«Шмор аль ацмеха» («Береги себя»)

 

     Ну как же мне не знать эту историю?

Юный человек в себе уверен: не случится ничего.

Ну как же мне не знать эту иронию: мол, «оставь меня», «перестань»,

«ну что ты понимаешь?», «ну почему со мной»?

    Береги себя, ошибок избегай, вся жизнь еще перед тобою.

Береги себя, с тобой наша любовь, и только о тебе забота.

   Улыбнись, мой сын, смелей – я пою тебе.

А слова просты, ведь хочу я, чтоб услышал, чтобы до тебя дошло.

   Береги себя, героя не играй, вся жизнь еще перед тобою.

 Береги себя, и помни, не забудь, что только о тебе забота.

 ...Ну как же мне не знать эту историю?

 

Выборы главы правительства Израиля в 2001 году вызвали к жизни оригинальную песню «Франческа политика» – по существу, песню протеста. Кто-то из членов кнессета даже рекомендовал организовать постоянную трансляцию в лифтах Кнессета. Песня не вошла ни в один альбом.

 

«Франческа Политика». Сл. Арик Айнштейн, муз. Миха Шитрит

           

     Франческа Политика, ты шлюха хоть куда,

Любому без разбора готова дать. 

Мир на словах, на деле – война.

Всем шлюха шлюха, по правде сказать.

     О, Боже, была то любовь до гроба!

В верности друг другу клялись мы оба.

Не сводила с меня чистого взгляда,

Только мне была ты рада.

     Тебя любил я, ты моею была,

Но без тени стыда каждому дала.

 

В 2002 году вышел в свет новый альбом Арика Айнштейна «Шемеш ратува» («Увлажненное солнце»). Текст для одной из песен написал поэт-песенник Яаков Ротблит, один из наиболее плодовитых в этой области из ныне живущих авторов. Известны его тексты к шлягерам композиторов вполне солидного возраста: Шмулика Крауса («Роим рахок роим шакуф» - «Далекое видится ясным»), Шалома Ханоха («Кама тов ше бата ха-байта» - «Как хорошо, что ты вернулся домой»), Мики Габриэлова и многих других. Совместная работа с Михой Шитритом явилась для Яакова Ротблита относительно новым стимулом.

 

Из песни «Шалехет» («Листопад»). Сл. Яаков Ротблит, муз. Миха Шитрит

 

      Ступаешь по опавшим листьям,                  В душе звучат родные песни,

Холодный ветер кудри вьет.                        И струны памяти слышней.

Где прежде луг ковром стелился,                Не улетай, пичужка-детство,

Теперь бетонный лес растет.                       Я жду тебя, вернись скорей.

 

Часть вторая. Переводы текстов песен, которые не исполнял Арик Айнштейн.

 

ИЗ МЕИРА АРИЭЛЯ

 

В 1999 году его провожали в последний путь многие видные деятели израильского искусства, и среди них друзья – Шалом Ханох, Арик Айнштейн. Меир Ариэль, поэт, музыкант, художник, артист, и просто красивый человек, был грешником. Но пусть бросит в него камень тот, кто никогда не грешил. Многим со стороны казалось, что он жил легко, как бабочка, вокруг него всегда вились красивые женщины, первой из которых была собственная жена. Свой брак они провозгласили открытым. Живут на свете два их сына и дочь, один краше другого, а в последние годы Меир, Меирке, как его звали друзья, успел порадоваться двум внукам, которых после его смерти стало больше. Вот он, Меир Ариэль, в последние годы: шапка кудрявых волос не поредела, а лишь поседела, припылилась с возрастом. Яркие зеленые глаза в глубоких глазницах, мохнатые брови, густые ресницы, короткий бетховенский нос, чувственный подвижный рот, губы изогнуты в форме лука. На его лице естественно жила улыбка, лукавая улыбка фавна. Но глаза улыбались не всегда, иногда во взгляде замечаешь затаенную боль. Не физическую. Боль человека, который принимает все близко к сердцу.

 

«Моде ани» («Благодарю»)

 

    Склонюсь пред Тобой, благодарен Тебе

За всю ту истину и милость, за все добро, и зло, и добро,

Что дал ты мне и семье, моим родным и друзьям,

Народу моему и земле, и миру всему, и человекам,

Твоим твореньям.

    Чуть-чуть, потихоньку, полно до краев, выходит грядущее навстречу,

И ты улыбаешься мне нежной улыбкой своей.

    Будет нам хорошо, даже лучше еще, все начнется с утра, спозаранку,

И ты смеешься мне в сладкой дремоте своей.

 

В зрелом возрасте Меир Ариэль выглядит еще более красивым, чем в юности. На всех документальных видеозаписях он заснят погруженным в море света, видеоклипы тоже пронизаны светом. Человеком солнца, человеком облаков был Меир Ариэль. Его не раз ловила полиция за пользование «травкой». А она росла бесхозно, как сорняк, прямо во дворе дома в Пардес-Хане. Жена вела хозяйство, держала дом и домашних в железных удилах. Он жил, как в игре. Жил играючи. И умер, не успев даже пожаловаться на боли. Однако самая простая жизнь кибуцника, затем горожанина, банальное окружение порождали в его богатой фантазии парадоксальные, причудливые образы. Это выражено во многих песнях, одно из наиболее красноречивых свидетельств чему – «Шалаль шарав» («Награбленное суховеем»).

 

«Шалаль шарав» («Добыча суховея»). Муз. Йегуда Поликер

 

     Спал наконец суховей, угасло солнце в пене морей,

Повеял ветерок, остудил лицо, освежает дыханье и кровь.

Двое рисуют закат и видят – нет дороги назад.

Качаются на гребне волны кораблики чаек, как бледный покров.

     Они не знают, сколько успеют прожить,

Они не знают, сколько успеют вкусить,

Отсюда далеко им лететь,

Но не успеть, и дороги-то нет.

     В дремоте чуткой шорох крыл,

Море за спиной, берег пред тобой.

Нет надежды, нету сил, белый свет уже не мил,

Море за спиной, берег пред тобой.

     Мечется свет фонарей, сгущаются потоки теней,

Надеясь на случайность, ты ждешь нежданных гостей, необычный сюжет.

Двое мазил под хмельком не верят, что уже грянул гром,

И кружево струится в руках танцовщицы, словно призрачный отсвет.

     Там меж домами трепет летит, кружит,

А в переулках сумрак стоит, молчит,

И вдруг забилось сердце сильней, чудится ей – что прошло, того нет.

      Пора объятия раскрыть, море за спиной, город пред тобой. 

И гордыню усмирить, и волненья позабыть –

Море за спиной, город пред тобой.

      Все двери город растворил, море за спиной, берег пред тобой.

Он артистов опьянил, красотою обольстил,

Море за спиной, берег пред тобой.

 

Иной раз между названием песни Меира и содержанием ее нет видимой связи.

 

«Сдот Гольдберг» («Гольдберг-поля»)

 

    Девочка моя, не ходи ты одна,

Не гуляй ты одна в позлащенных полях.

Девочка моя, не гуляй ты одна,

Поле манит тебя, злато поле.

    На просторы зазывает, свои тайны сохранив.

Поле манит и обманет,

И тебе расстелит сети, не почуешь западни.

    Поле тянет в Раанану,

И продаст отца и мать,

Пардес-Хана, Каркур, тень бананов…

Боли сердца не утишить, не унять.

 

«Бишвиль леашен» («Чтоб покурить»)

 

«Для чего ты живешь?» – спросил меня старик.

Зажег я сигарету и сказал: «Чтоб покурить».

     Говорю ему:

«Я просыпаюсь, чтоб покурить, пью кофе с утра, чтоб покурить,

Читаю газету, чтоб покурить, в сортире сижу, чтоб покурить.

И все, что мне интересно, и планы строю – честно, чтоб покурить».

     Говорю ему:

«Я душ принимаю, чтоб покурить, пирожное к чаю, чтоб покурить,

С собакой гуляю, чтоб покурить, к морю сбегаю, чтоб покурить.

И все, что мне интересно, и планы строю – честно, чтоб покурить».

     Говорю ему:

«Все, что я в жизни сделать хочу,

Для чего постоянно отговорки ищу – чтоб покурить.

С женщиной ложусь, чтоб покурить, думать стремлюсь, чтоб покурить.

Что-то пишу, чтоб покурить, вперед выхожу, чтоб покурить.

От вас удаляюсь, чтоб покурить, нравиться стараюсь, чтоб покурить.

И после смерти мне нужно одно –

Да, так после смерти я задумал давно – это покурить».

«Для чего ж ты живешь?» – спросил меня старик.

Отвечаю: «Было бы о чем говорить...»

 

Меир Ариэль был патриотом без декларирования патриотизма. Он прошел войны, и самую тяжелую – войну Судного дня. Его политические воззрения были изменчивы, как сердце красавца. Но он никогда не изменял своему главному принципу: не страна для меня, а я для страны. 

 

«Аль арец меватрим рак ба лев» («От страны отрекаются мысленно»)

 

    От страны отрекаются мысленно,

Страну покидают лишь в мыслях, лишь в уме...

    Меняла, как платья, страна народы и племена,

Но, будто святыню, в сердце хранила их имена.

Страна и меня изменила, и стал я совсем иной.

Живи я хоть тыщу, хоть пять тысяч лет – не отдам ни пяди земной.  

    Меня страна изменила, но как, почему – не вникал.

Топтал я страну ногами и этого не замечал.

Выпала вдруг она из рук, но накрепко в сердце вросла.

На сердце я положил ее, чтоб память не подвела.

    Найдешь ты страну другую и станешь там жить-поживать.

Тогда меня, грешника, выслушай, тебе я обязан сказать:

Страна так любит вниманье, стране доброта нужна.

Не важно, кто ты и что ты – стране доброта нужна.

    Ибо от страны отрекаются мысленно,

Страну покидают лишь в мыслях, лишь в уме...

 

 «Бетеним ве тахатим» («Животы и задницы»)

 

    Животы в кабинете, задницы в туалете,

«А запаха нет», – сообщает нам Жанетт.

А пока что льется кровь, а пока что льется кровь, а пока что льется кровь... 

    Так, пожалуй, может быть, надо бы народ спросить? 

Да охрану от зевоты, от дремоты не пробудить.    

А пока что льется кровь, а пока что льется кровь, а пока что льется кровь...   

    Снова нам, как раньше, кровь проливать,

А зады и животы продолжают скучать.           

    «Да разве воняет?» – спрашивают Жанетту

Слуги кабинета и слуги туалета.

Но пока что льется кровь, да, пока что льется кровь, а пока что льется кровь... 

Животы и задницы...

 

Эхуд Манор – признанный поэт-песенник, лауреат премии Израиля в области песенной поэзии. Песня эта, созданная в виде песни протеста, считается неофициальным гимном страны (фрагмент).

 

«Эйн ли эрец ахерет». Сл. Эхуд Манор, муз. Корин Алаль

 

     Но страны другой не знаю, где моя земля пылает,

И слова проникают в душу, глубоко, в плоть и кровь.

Здесь он, мой дом, в сердце моем, боль и любовь.

 

Шмулик Краус, старейший композитор израильского рока, создатель новой интонационной песенной основы, революционер израильской песни, не слишком воодушевляется от этих званий. «О нас пишут только тогда, когда мы умираем». Эту горькую фразу я услышала от него несколько лет назад во время случайной встречи в тель-авивской лавочке. Жизнь Шмулика Крауса (70) полна бурь и скандальных историй. Он не раз попадал в тюрьму за пользование наркотиками (чего не избежали некоторые его ровесники и коллеги), за рукоприкладство, за вождение автомобиля без прав. Вообще-то он человек разносторонний: в молодости был он моряком, танцевал в ансамбле, снимался в кино. Шмулик Краус начал свою музыкальную карьеру в 1967 году, когда вышел первый и единственный альбом трио «Халонот гвуим», сделанный совместно с Джози Кац (тогда его женой) и Ариком Айнштейном. Эти песни до сих пор порождают волны любви и ностальгии у множества любителей музыки всех поколений, заслужили немало разных интерпретаций. Недавно жизнь добавила поражающий в самое сердце пример: песню Шмулика Крауса «Земер нуге» на слова Рахели («Услышь мой голос, далекий мой») Рона Рамон отправила на космическую орбиту в виде музыкального привета для своего мужа, Илана. После трагедии песня прозвучала на весь мир. Шмулик Краус – не слишком плодовитый композитор, но почти каждая его песня дорогого стоит. Песня «Хаяль шель шоколад» написана на слова выдающегося израильского драматурга Ханоха Левина (фрагмент):

 

«Шоколадный солдатик»

 

     Под цветами на могилах люди все равны.

Грохот пушек, плач детишек – радости войны.

Левой, правой, правой, левой, взвод идет вперед.

Жить так сложно, зато смерть вмиг тебя возьмет.

 

Много песен создал Шмулик Краус вместе со своим постоянным соавтором, маститым поэтом-песенником Яаковом Ротблитом. Однако следующая песня – одна из немногих, к которой Краус сочинил текст сам:

 

«Зе кара» («Было так»)

 

     Было так: бесконечные дороги.

Было так: и натружены ноги.

Впереди неизвестность,

Длится час, будто вечность,                     

Дни летят быстротечно.

Невозможно начало вернуть,

Сменить трудный путь,

Однако, мой друг, было так.

     Будет так, и окончится дорога.

Посмотри, нам осталось так немного…

 

Аркадий Духин является постоянной и удобной мишенью для критиков – из-за неважного иврита. Они не принимают в расчет, что к языку он начал приобщаться только после 15 лет. Надо признать, что грамматическими и стилистическими ляпами грешат и сабры. Однако похоже, что идеи и мысли текста этой песни выросли из языка, на котором он думал с рождения. То есть из русского. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда»…

 

«Баа музика» («И вот приходит музыка»). Сл. Духин, муз. Шем-Тов Леви

 

     Из такой тишины и пустоты,                      Из дождей, что смыли все вокруг,

Из обмана, правды, маеты,                          Из войны, что трудно позабыть, 

Из напрасной суеты и тоски,                       Из надежды, милый друг,

Огорченью, бедам вопреки,                         Из жажды любить

Вышла музыка.                                              Вышла музыка.    

    Из сильной страсти жить,

Из желанья не пострадать,

С дорог, по которым бродить

Мы вместе будем опять, 

Вышла музыка.

 

Из сборника Авраама Бен-Зеэва «Дапим» («Листки»)

 

Авраам Бен-Зеэв – один из старейших поэтов-песенников. Он не слишком плодовит и не слишком знаменит, но нет израильтянина, который бы не знал знаменитую патриотическую «Земер лах» («Пою тебе – родине») на его текст. Он живет в Хайфе под крышей старого дома – как голубь в голубятне. Так и называется другая известная его песня «Шевах йоним». Здесь приведены стихи из его последнего сборника. 

 

«Бе клюв ха-лель» («В клетке ночи»)

 

     В клетке ночи

Я словно птица,

Что в неволе томится,

За лучом света стремится

     В клетке ночи.

К Богу взываю:

-О Боже, взгляни, без сил я. 

Где же, где мои крылья?

 

«Зе ани» («Это я»)

 

Я всеми любим

Я совсем один

Я жар-птица в лучах

Я же агнец впотьмах

Я рыдающий весельчак

Я истинный пророк и маг

Я молчанье громовое

Я восклицание немое

Я сердце в маете

Я и прежде, и затем

Я, я, я…

 

«Аваль эцли»(«Но у меня»)

 

     Но у меня под крышей наверху

Все по-другому:

Цветочные горшки, картины, занавески

Не просто неодушевленные предметы,

Но преданные мне друзья.

Со мною дышат,

Со мной страдают

Во времена опалы или торжества.

     Вот потому я полон сожаленья

К моим соседям в призрачных дворцах,

К их мертвым тряпочным цветам

В блестящих вычурных сосудах 

И даже к дьявольским цепным их псам,

Что охраняют отдых нуворишей трудный

Там на вершине…

 

Коби Оз и группа «Ти-пекс» никаким концом не связана с всеми предыдущими авторами. Разве что местом проживания... и отношением к происходящему вокруг.  

 

«Йошвим бе-бейт кафе» («Сидим в кафе»). Коби Оз, «Ти-пекс»

 

     Сидим мы все в кафе. Вокруг пьют кофе и молчат.

Что же случилось? Что изменилось? И кто виноват?     

Сидим мы все в кафе, как будто впереди стена.

Что же случилось? Что изменилось? Пропала страна!

     А ты в машине за рулем, ты мурлычешь стерео,

А за окном черно-белое кино.

А ты в машине за рулем, ты не включаешь радио,

И не знаешь, что тебе-то все равно.

     Сидим мы все в кафе и размышляем, как нам быть. 

Что же случилось? Что изменилось? Кого обвинить?

Сидим в кафе с мечтой, как будто за бугром нас ждут.

Что же случилось? В чем провинились? Вот и капут…