АРИК АЙНШТЕЙН ЛЮБИТ БЫТЬ ДОМА

Марина Яновская

«Три вещи непостижимы в мире, и четвертую я не понимаю: путь змеи в скале, путь орла в поднебесье, путь корабля в море и путь мужчины к сердцу женщины». (Александр Куприн, «Суламифь»). В этот ряд можно поставить и путь артиста к народному признанию, ведь это тоже путь любви.

ИСКУССТВО БЫТЬ САМИМ СОБОЙ

Старожилы Хайфы, в которой моя семья поселилась с 1990 года, с иронией сожаления называют лучшим местом города трассу Хайфа – Тель-Авив. Хотя, конечно, Хайфа прекрасный город: морской песок, шорох волн, блеск небес, горы, много зелени (и химических предприятий). Каждый раз, когда мне приходится выезжать из своей Хайфы, вспоминаю слова моей любимой дорожной песни «Едем на старенькой машине, на сей раз...» – а дальше продолжаю в зависимости от маршрута. Итак, на сей раз я еду в Тель-Авив, в гости к Арику Айнштейну.    

ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ 

За что мы любим Арика Айнштейна? Мы – это практически все население Израиля, а также те, кто живет за границей. И даже те, кто жил в бывшем Советском Союзе и слушал «голос Израиля». Практически все так или иначе находятся под его обаянием. Объяснять причины любви как-то неестественно. Просто любишь, и все. Вот уже больше двадцати лет этого человека можно увидеть и услышать только в записях – на дисках и видеокассетах. Он не выступает на сцене, не участвует в концертах, и только изредка дает интервью на радио или на телевидении. Очень жаль. Но ничего не поделаешь, таков его выбор. Арик Айнштейн скрывается внутри того обширного, многоводного, бурного моря, которое зовется израильской песней.

Столько лет сопровождает израильтян – в детстве и старости, в горе и в радости, с юмором и лирикой, с ностальгией и яростью, голос Арика Айнштейна. Мода на него не проходит, мода на него держится вот уже более тридцати лет, он моде не подвластен, и сам не гонится за модой. Его любят за то, что в его голосе слышна доброта. Он никого не раздражает. Дети и пенсионеры, арабы и евреи восточного происхождения – никто не устоит перед его волшебством. Возьму на себя смелость и прибавлю от миллиона «русских» то же самое. Этот в общем-то просто человек, пусть даже очень талантливый актер и певец, проникновенный поэт и лирик, но человек, не легенда. Почему же, я все задаюсь этим вопросом, он так притягивает сердца, и молодых тоже, и даже тех, кто не понимает ни слова из того, что он поет?

Вначале был сериал «Луль» («Курятник») – обязательная программа для новых репатриантов, где Арик Айнштейн и Ури Зоар исполняют роли «олим», прибывающих в Эрец Исраэль со всех концов света. Он появился на свет в начале 70-х и давно стал классикой израильского кино. В одном из фильмов с юмором обыгрываются разноцветные волны алии, накатывающиеся время от времени на нашу историческую родину. В этом фильме два актера-трансформиста исполняют роли олим хадашим, которые по очереди выползают на берег Средиземного моря в Эрец-Исраэль: йеменец с постоянно беременной женой, супруги-«марокканцы» с бебехами, отец-«немец» и его долговязый сын в неизменных коротких штанишках, парочка грузин в кепках-«аэродромах». Сегодня к этим бывшим новичкам на израильской земле можно добавить и нас, нынешних «русских». Только актеры потребуются другие. Один из двух актеров, Ури Зоар, уже далече. Двадцать с лишним лет проживает он в квартале харедим в вечной нашей столице, Иерусалиме. А другой, как видно, никуда отсюда не сдвинется. Любит он свой старый, 90-летний Тель-Авив с его круглыми балкончиками, людьми, которые все знакомы друг с другом, и вечным морем. Любит он свою страну, свой старый добрый Эрец-Исраэль. И всей душой переживает за то, что происходит в стране и с народами, ее населяющими. Любит быть дома. Дом – это жена Сима, и двое детей – сын Амир и дочь Дина.

«Как-то так получилось, – говорит Арик Айнштейн, – что я стал певцом». Вот и у меня как-то само получилось, что я стала постепенно проникать в мир израильской песни. Сначала под давлением обстоятельств – учитель музыки, я должна была включать в репертуар детей песни, которые они хотели разучивать; а потом и сами эти песни стали захватывать и очаровывать своей красотой и разнообразием. И среди них, конечно, выделялись «песни Арика Айнштейна»: обычно так, не упоминая авторов музыки и текста, их называют дикторы радио. Вот и я ловила по радио песни, исполняемые голосом, которым восхищалась, собирала статьи из ивритской прессы, постепенно узнавала подробности биографии. Думаю, что не ошибусь, если предположу, что среди нас, новых репатриантов из СССР-СНГ, почти нет человека, который бы не слышал имен Арика Айнштейна и Шалома Ханоха, в особенности первое из них. Те же из нас, кто действительно знаком с творчеством Арика Айнштейна, несомненно уважает и почитает знаменитого певца и артиста. Говорю не голословно и не только от себя, ибо моей с ним встрече предстоял долгий путь, в процессе которого я также спрашивала о нем любого представителя русскоязычного населения, кто попадался под руку.

В СЕРДЦЕ ТЕЛЬ-АВИВА

В январе 1999 года Арику Айнштейну исполнилось 60 лет, каждая ивритская газета разразилась обширными статьями, да и я приняла посильное участие: в газете «Вести» опубликовали две мои статьи о герое праздника. И тут я стала думать: как бы ему сообщить о том, что его знают и любят на «русской улице». Перевела на иврит, у знакомой журналистки из «Едиот ахронот» достала его адрес и отправила конверт со своими статьями, переводами и письмом от Вовы, юного поклонника. Добавила просьбу об интервью. Но на ответ не рассчитывала, и вот почему: в течение нескольких месяцев до этого я бомбардировала письмами и телефонными звонками оффис его пиара, но безрезультатно. Через несколько дней в нашем доме раздался телефонный звонок, с другого конца послышался до боли знакомый голос:

-Шалом, Марина, это Арик. Мне понравились твои материалы, ты написала интересные вещи, даже что-то открыла новое для меня. Я тебя с удовольствием приглашу, вот сейчас закончу работу над диском, и через месяц-другой позвоню.

Прошло три месяца, я приехала в Тель-Авив. Поднимаюсь на третий этаж, он ждет на самом верху, открывая передо мной дверь. Познакомил меня с женой Симой, приветливо сказал несколько фраз, чтобы я пришла в себя (коленки-то у меня, понятное дело, подгибаются). И вот я сижу напротив Арика Айнштейна. Высокий, худой, элегантный даже в домашних шортиках. «Чувствуй себя как дома», – и уходит на минутку на кухню, где Сима, готовит обед. «Тебе не холодно?», – в квартире бушует кондиционер. Скромная квартира в самом центре Тель-Авива, все как в его песнях – кусочек моря виден из окна, люблю быть дома, жена и дети. Старшему сыну, Амиру, 17 лет, дочери Дине 10. Отец Арик с гордостью сообщает, что сын бросил курить:

-А вот у меня горло плохое, врачи даже не верят, что я пою.

Все эти годы я «отслеживала» и его творчество, и информацию о нем. У меня создался определенный образ, отчасти, подозревала я, идеализированный. Однако при знакомстве и при ближайшем рассмотрении Арик Айнштейн оказался именно таким, каким он предстает в искусстве: естественным, искренним, органичным. В нем нет ни капли высокомерия, ни элемента позы или притворства. Он сама скромность и простота, в общении доброжелателен и остроумен. Все это излучается в пении, текстах, актерской игре. Его знает и любит вся страна, и отбоя от поклонниц и поклонников нет и до сих пор:

-Как Вы относитесь к тому, что Вас узнают прохожие?

-Действительно, выйти на улицу мне непросто. Почти каждый узнает. Но обычно приветствуют, ничего больше. Иногда спрашивают: «Арик, где же ты, почему тебя не видно?» Тебе кто-нибудь из артистов скажет, что это та цена, которую приходится платить за славу... и так далее. Нет, это высокие слова, это не мое.

Его речь насыщена сленгом, манера разговора неторопливая, задумчивая. Когда вспоминает события прошлого, четко слышны ностальгические нотки. Рассказчик он потрясающий, простым языком умеет передать картину так, что видишь все воочию. Два часа он подарил мне – столько продолжалась наша первая встреча. Журчало радио – в основном песни, время от времени он подпевал или насвистывал. Затем была вторая встреча – в квартире известной театральной художницы Жени Бергер, из «русских», куда Арик зашел, чтобы навестить ее, а также дать возможность фотографу Илье Гершбергу отснять пленку с прекрасными кадрами. Женя Бергер, прожившая долгую красивую жизнь, создала рисунки декораций и костюмов к сотне театральных спектаклей. Она жила в том насыщенном художественной историей старинном квартале Тель-Авива, где живет и сам Арик, и еще очень многие – между улицами Арлозоров, Бограшов, Гордон, Трумпельдор. Там, в сердце Тель-Авива, живет Шмулик Краус, еще в раннюю пору «Битлс» и прежде Шалома Ханоха создавший израильский рок. И рядом, на тихой тенистой улице, в старой квартире с высокими потолками, живет Арик Айнштейн. Здесь же, буквально позади дома, в здании бывшего театра «Охэл», находится телестудия «Гимель-гимель». Поблизости, на улице Шенкин, находится квартира и студия звукозаписи Изхара Ашдота – одного из ярких авторов и исполнителей современного рока, где сделаны записи последнего альбома Арика «Шемеш ратува». А сейчас на подходе совсем новый альбом, главным автором и аранжировщиком которого стал Бэри Сахарофф.

Женя Бергер по возрасту годилась герою нашего повествования в матери, и он для нее всегда оставался проказливым мальчишкой, который доставлял много беспокойства своим родителям. Собственно, Арик и сейчас такой же мальчишка, только немного постаревший и поседевший. По-прежнему юношески подвижный, пластичный, высокий, худой, с живой мимикой, совершенно не умеющий и не стремящийся позировать – ни в фотосъемке, ни в исполнительстве – и поэтому всегда естественный и невероятно обаятельный. Мы с Гершбергом пришли к Жене Бергер с намерением взять у нее интервью. Арик появился спустя час и тут же заботливо шепнул мне:

-Говори громче, она неважно слышит. И вообще, пусть она отдохнет. 

Пока Женя отдыхала, Арик сделал мне бесценный подарок. Сколько я себя помню, мое столь популярное имя – Марина – сопровождалось постоянной припевкой популярной итальянской песни «Марина, Марина, Марина». Она мне надоела до безумия, уже терпеть ее не могу! Но сейчас, в квартире Жени Бергер, я примирилась с этой песенкой. Потому что мне напел ее Арик Айнштейн. И даже продемонстрировал, как наигрывает ее на фортепиано.

«ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ГОВОРИШЬ ПО-РУССКИ?»

Арик – дедушка четырех внуков и десяти внучек, старшей из которых – 16 лет. Такая странная судьба: единственный сын, от которого произошла целая футбольная команда внучат. Необычайно скрестились пути Арика Айнштейна и Ури Зоара: двое старших сыновей последнего женаты на двух дочерях Арика от первого брака с женой Алоной, обратившейся, как и Ури Зоар, в лоно религии.

-Арик, Вы часто навещаете ваших внуков в Иерусалиме. Они видят, что Вы непохожи на тех, кто их окружает. Как они Вас воспринимают? Они слушают Ваши песни? 

-Взрослым там эти наши проблемы – любовь, самокопание – непонятны. Там живут по Божьим заповедям. Дети же слушают мои записи для детей. Ну, конечно, иногда они затрудняются понять какие-то вещи. Однажды Моше, ласточка моя, меня спрашивает: «Деда Арик, ты еврей?» –  «А  как же, конечно еврей», – «Так почему у тебя нет бороды и пейсов?» – «А ты пойди к деду Ури, у него этого добра на двоих хватит. И вообще, Моше, на свете гораздо больше таких евреев, как я». Ну прямо, так он мне и поверил! С другой стороны, Ури – моя семья, а семью не выбирают. Несмотря на то, что мы находимся в разных мирах. Когда я поздно вечером слушаю кассеты с записями проповедей раввина Ури, меня поражает его яростное отрицание мира, из которого он пришел.

-А Бог, он есть?

-Не знаю, но что-то есть, безусловно. Есть что-то, чего мы не знаем.

-Почему Вы перестали выступать?

-Прежде всего, я не уверен, что могу выступить на сцене лучшим образом. Мне всегда не хватало храбрости, иной раз приходилось для этого и рюмочку пропустить. Так что я решил завязать с выступлениями. И потом, вся эта помпа, прожекторы, полный зал народу, все на тебя смотрят, а тебя уже от страха трясет: хочу домой, к маме!

Невероятная требовательность к себе, тот максимализм и перфекционизм, который не позволяет ему выходить на сцену, имеет и другую сторону медали. В этом есть  определенные потери. Артист, который не видит своего зрителя, слушателя годами, невольно отдаляется от него. Он отрезан от той мощной силы, которая заключена в живой сиюминутной реакции публики. А в случае с Ариком эта реакция может быть только положительной. Для стимула, для поддержания тонуса обязан артист хоть изредка осчастливить своим появлением публику, сойти в народ. Примером может послужить хотя бы Наоми Шемер, сделавшая в свои 70 лет серию концертов. Ему неоднократно задавали этот вопрос, приводили в пример Ханоха. Ответ, однако, лаконичен: «Я же не Шалом». Да, Арик Айнштейн – «другое дерево». 

Многие тексты песен, которые пишет Арик Айнштейн, представляют собой фактически дневниковые зарисовки: «Едем в старенькой машине, на сей раз в Галилею. Весна, вокруг все цветет. Цви говорит, что голове жарко из-за озоновой дыры. По радио напоминают о противогазах. Остановись, заберем солдата, доставим его домой». Каждый из нас мог бы так сказать или написать. Однако он это делает от всех и за всех. Да разве это стихи? Вовсе нет. Просто размышления вслух: «Что вижу, о том и пою».

-Вы каждый год весной ездите в Галилею. Там что-нибудь меняется?

-Представь себе, сейчас везде, по всей стране, одни русские. Мы недавно поехали себе на природу, гуляли-гуляли, забрались в какую-то глушь, продираемся там через кусты, вышли почти к самой границе и поняли, что заблудились. Глядь, сидит мужик на камне. Я подхожу, спрашиваю: «Может быть, ты знаешь, как нам отсюда выйти в такое-то место?» – Он мне начал объяснять, да с таким крутым русским акцентом! Аж на самом краю света, и тут «русские».

-Ваши родители говорили дома по-польски, на идиш. Вы знаете эти языки?

-Нет, польский я так и не выучил, его звучание мне не нравится. Русский же – красивый язык, но я его не знаю. Что касается идиша, то в наше время, когда я был школьником, идиш выполнял для нас роль воровского жаргона.

-А в России такую роль выполнял иврит.

-Что ты говоришь? Интересно. Какие слова, например?

-К примеру, «шмонать», малина, хаза, ксива.

И ему действительно интересно. Арик начинает спрашивать меня о значении того или иного слова, которое он знает по-русски, и у меня вдруг от волнения случился провал в памяти:

-Ну, не торопись, потихоньку, не напрягайся. 

Наконец, сообразила: «Толко»? – «Рак»! Тут мы на некоторое время меняемся ролями, и Арик расспрашивает меня о моей семье, о работе, о газете, о том, как я «дошла до жизни такой»:

-Ты ведь, наверное, мало знакома с той музыкой, которую производят здесь в стране?

-Я стараюсь много слушать, в основном «Решет гимель», где все время звучит наша отечественная музыка.    

-Да, это хорошо, но там в основном передают песенную классику. Ты слушай «Галей ЦАХАЛ», у них и политики хватает, не только музыки.

В телефильме-пародии «Кабели» он, среди массы прочих персонажей, играет нового репатрианта, «русского» по имени Сергей Смарков, ставшего чемпионом Израиля по плевкам в длину, а также спортивного комментатора, знаменитого специалиста по этому же виду «спорта». Тут, пожалуй, приспел момент для анекдотов «от Арика Айнштейна»:

-Как фамилия «русского», которому не нравится в Израиле, и он хочет вернуться домой? – По-ло-тов. А «грузина» с таким желанием? – Ло-бишвили.

И все засмеялись. Надо сказать, что Арик не только над другими посмеивается, но и к своей персоне относится с чувством юмора. В 2001 году второй телеканал открыл новую программу Яира Лапида под названием «Яир Лапид принимает гостей». Арик Айнштейн под гром аплодисментов вышел на сцену, уселся за столик и потянул одеяло на себя:

-Всю последнюю неделю я включаю телевизор и вижу себя во всяких разных позах: вот он придет, он расскажет, всем покажет. Вдруг слышу, в интервью по радио задают тебе вопрос: «Ну как ты себя, Яир, чувствуешь перед появлением в твоей программе Арика Айнштейна? У тебя ведь, небось, мурашки по спине от страха бегают?» И ты отвечаешь: «Какие там мурашки, у меня слоны там бегают!» – Ну если у тебя слоны, то у меня – мамонты!

Перед тем, как Арик появился на сцене, Яир Лапид с волнением и некоторой долей патетики сказал: «Он добрый человек. Звучит просто, но за этой простотой так много скрывается. Это человек, который меня вырастил, но не знает об этом. И не только меня».

НЕ ТОЛЬКО О ФУТБОЛЕ

На тему спорта Арик готов говорить без конца. Журналисты (и я в том числе), знакомые знают: если вы ему должны позвонить, прежде всего проверьте  телевизионную программу, нет ли в это время какого-нибудь важного футбольного матча – он ни одного не пропускает.

-Я в спорте уже пятьдесят лет. В 17-лет стал  чемпионом Израиля по прыжкам в высоту среди юношества, еще тогда, когда прыгали перекатом на грудь. Моим кумиром был Валерий Брумель, помню малейшие подробности его биографии. А еще были такие у вас сестры Пресс. Они создали типичный образ русских спортсменок: крупные, волосатые, здоровенные тетки. А сейчас русские спортсменки – такие красотки! И вообще, я о русских спортсменах знаю, наверное, больше, чем сами русские.

Охотно верю. Кстати, его рекорд по прыжкам в высоту 10 лет оставался никем не побит. До сих пор он жалеет, что не сумел продолжить спортивную карьеру. На вопрос: «Ваше самое большое упущение в жизни?» он отвечает: «Спорт, в частности прыжки в высоту». Однако, вспоминает Арик, вовсе не все было так красиво и гладко в израильском спорте. Внутри разных спортивных обществ, веяли ветры интриг, делячества. Однажды, совсем в юнм возрасте, и он оказался между жерновами:

-Я был членом спортивного общества «Ха-поэль», которое считалось пролетарским, в отличие от «Маккаби». Тогда главенствовала идея «тебе половина и мне половина». Неважно, какой ты спортсмен – в на соревнования за границей отбирали поровну от каждой команды. Вот раз, у меня в руках уже был билет на самолет на соревнование в Турции, что ли, я ночами не сплю, и тут меня пригласили на комиссию в «Ха-поэль». Я пришел на улицу Арлозоров, там сидят всякие спортивные деляги и говорят мне: «То-ва-рищ Айнштейн!» Ты понимаешь?! – «То-ва-рищ Айнштейн! Мы очень сожалеем, но ты не сможешь поехать». Небеса обвалились на меня, я задыхаюсь: «Но почему? Почему?!». Потому что они хотели, чтобы в этот раз поехал прыгун из «Маккаби». Нас выставили вдвоем на соревнование, я его, конечно, победил, по послали его, а не меня: он был опытнее. Не помню, как вышел на улицу, как шел, спотыкаясь, домой по улице Арлозоров. О этом потом написали в газетах, и все такое. 

Да, я вижу мысленно эту картинку. Вот он бредет в сторону моря, отчаянно худой, длинноногий, ссутулив плечи, ничего не видя перед собой – и не только от отчаяния, но и оттого, что он на самом деле очень плохо видел. И был уверен, что жизнь кончилась. Так в его 17 лет рухнули враз розовые иллюзии. Но Арик не утратил доверия к людям ни после этой неприятной истории, ни после множества других, которые были на его пути. Иначе бы он, наверное, не открыл бы мне дверь своего дома. Он уверен, что во всем надо видеть полную половину стакана. Арик помнит огромное количество фактов, цифр, событий, совершенно невероятные вещи, Его называют «ходячей спортивной энциклопедией», он даже заслужил обидное прозвище «архив нежизненных фактов». Но он не обижается. Он действительно помнит множество данных, особенно из футбола:

-Я все время прокручиваю полсотни – нет, сотню разных историй. Многие уже слышали эти истории. Однако иногда появляется возможность что-то рассказать заново, другим. Однажды встречаю мэра Реховота, Иехезкиэля Амелеха, и говорю ему тихонько: «Ты когда-то был вратарем в команде Реховота и потрясающе играл». Мужик побагровел от счастья, просто залился краской до ушей. Тыща мэров даже не подозревала о том, кем он был раньше. Как он был доволен!

И еще история о футболе:

-В 1982 году я попал в аварию. Лежал в больнице, были серьезные травмы. Потом уже, когда выписался, решил: дай, думаю, проверю, как голова соображает. Подхожу к врачу, говорю ему: «Доктор, минуточку», – прислоняюсь к стене и начинаю перебирать футбольные чемпионаты Европы, команду за командой. Вдруг опомнился, остановился: куда же это меня занесло, аж в 1990 год. Ну, значит, с головой все в порядке.

Среди множества песен есть у Арика Айнштейна одна о любимом футболе «Ве эле шмот» («Вот эти имена»), с музыкой Мики Габриэлова на текст Эли Мохера. Это настоящий рэп с перечислением имен выдающихся футболистов. Но вот совсем свежая спортивная история. В 2001 году тель-авивская футбольная команда «Ха-поэль» стала чемпионом Израиля и завоевала кубок страны. Радость Айнштейна, в течение многих лет являющегося преданным болельщиком этой команды, нашла свое выражение в стихотворении, и он отправился в студию Изхара Ашдота, чтобы записать песню. Музыку на его текст написал Миха Шитрит, аранжировку и запись сделали Изхар Ашдот совместно с Бэри Сахаровым. Так появилась песня «Моя красная команда», ставшая неофициальным гимном «Ха-поэля».   

АКТЕР ЗА КУЛИСАМИ ПЕСЕН

Собственно, в жизни Арика многие события происходили случайно, как бы сами по себе. В пение его подтолкнул отец, актер Яаков Айнштейн, предложив попробовать свои силы на конкурсе в армейский ансамбль:

-Я вообще-то не собирался быть певцом, начинал как артист. Пришел в ансамбль, там певица Нехама Гендель ведет отбор кандидатов в «Лаакат ха-нахаль». Говорит мне: «Спой». Я запел. Микрофонов тогда не было. «Громче», – говорит. Я стараюсь. А вот Ури Зоар с его апломбом ей ответил: «А ты сама приблизься, лапочка!»

В начале своей службы в армии Арик разыграл приступ аппендицита настолько натурально, что угодил на операционный стол:

-Меня направили на базу, где я должен был ждать вызова в ансамбль «Лаакат ха-нахаль». Там все были такие крутые парни, ну прямо львы и тигры, а я почти «негоден». Дело в том, что я очень плохо видел. Для меня задачей было не номер на доме увидеть, а сам дом. Время идет, никто за мной не посылает. Меня только гоняют туда-сюда, я бегаю, на стены натыкаюсь. Ну, чувствую, надо что-то делать. Я слышал, что есть такая штука – аппендицит, где-то справа в животе. Вот однажды в пять утра, когда все эти тигры бодренько вскакивают, я остаюсь в койке. Меня один пнул, другой толкнул: «Вставай, Арайот» (меня в армии Арайот звали), а я лежу себе и только постанываю. Ко мне подходят: «В чем дело?» – «Аппендицит», – говорю. А сам уже подвываю. Меня хватают под руки, волокут – я на них всем своим весом навалился, да еще по дороге останавливаю их, мол, дайте вздохнуть – и мчат в больницу. Опомниться не успел, в момент я в Хайфе, в военном госпитале, швыряют меня на операционный стол, и врач-практикант взрезает мне живот. Во-от такущий шрам мне сделал! Зато аппендицит вырезал. Так я его натурально разыграл.

Он снимался и в кино-, в видеофильмах, в видеоклипах. Но, несмотря на богатый актерский опыт Айнштейна, однажды на съемках песни «Цаар ли ве цаар лах» («Ты грустишь, и грустен я») из видеофильма «Кабели», где Арик снялся вместе с певицей и композитором Юдит Равиц, ему пришлось нелегко. Ему потребовались определенные усилия, чтобы изобразить влюбленность:

-Вместе с Юдит Равиц мы должны были разыграть перед экраном лирическую сценку, парочку влюбленных. Нам нужно было стоять друг против друга и обниматься. Знаешь, если ты хочешь добиться эффекта подлинности, то стараешься не просто делать вид, а влюбиться как следует. Идти буквально до конца. Мне нелегко было это сделать, знаешь, ведь у меня дома есть подруга. Но Юдит хорошо вошла в роль, она так искусно подыгрывала, что мне показалось, будто мы создали полную иллюзию. Смотрели друг на друга – глаза в глаза. Съемки проходили в «Доме Бялика», лирика Авраама Халфи создавала красивую ностальгическую атмосферу, Йони Рехтер так проникновенно играл на фортепиано.

-Как получается, что с Вами сотрудничают такие разные музыканты?

-Все это происходит случайно, без всякого планирования. Не бывает так, чтобы я кого-то выбирал, чтобы мы собрались и провозгласили: «Вот, сейчас, мы напишем то-то и то-то», все происходит спонтанно. Просто созваниваемся, встречаемся и начинаем работать. Принцип примерно таков: я работаю с кем-то одним, то есть мы сидим вместе, часто я и слова пишу. Этот процесс выглядит идиллично, верно? Мне с каждым приятно работать. Аркадий Духин, например, большой талант, уже из молодого поколения. Мы познакомились, поговорили и сделали две песни вместе. Я раньше среди своих ровесников был самым молодым, а теперь стал вроде патриарха, работаю с многими молодыми авторами, среди них Аркадий Духин, Бэри Сахарофф. У нас в Израиле так много талантливых людей во всех видах искусства, но в музыке особенно.

Арик, как правило, не любит распространяться о творческом процессе:

-Песни рождаются сами, когда приходит вдохновение или что-то в этом духе. Главное – это то, что ты готов отдать, а слушатели готовы взять, и тогда твои чувства, выраженные в песне, попадают в нужную точку. Ну разве возможно рассказать о том, как сочинилась песня? Лучше послушай ее – и все поймешь!

Песня Аркадия Духина на стихи Миха Шитрит «Биглалех» («Из-за тебя»), собственно, и вывела меня на эту дорогу – на путь, ведущий к храму израильской песни. А перевод я сделала в женском роде.

«Биглалех». Миха Шитрит, Аркадий Духин

Словно трагик немого кино, Мартин Иден, идущий на дно,

Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

Утеряла реальную связь, за иллюзию цепко держась,

Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

Словно путник, бредущий во тьме, будто рыцарь на белом коне,

Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

Твои песни пленяют меня, голос полон любви и огня,

Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

                 Только ты ночью мне снишься,

На тебя не наглядишься,

            Без тебя сама не своя. 

Создатель музыки и текста повязан тем, что не может выпускать много продукции. Исполнитель же не имеет таких ограничений. Однако Арик не простой исполнитель, он практически соавтор. На сегодня Арик Айнштейн записал 49 дисков. Многие песни звучат в разных транскрипциях. Есть среди записанных им песен и неравноценные. На мой взгляд, в том случае, когда красота аранжировки становится самоцелью, роль певца в исполнении отходит на второй план, инструментальный фон почти заслоняет солиста, создающего центральный образ. Он согласен со мной:

-Есть среди первых песен такие, которыми я не очень доволен. Вначале я был только исполнителем, не имел собственого мнения. Пел в стиле французского шансона, сладко. Тогда, в конце 60-х, только начиналась эпоха «Битлс». И лишь когда я начал сам писать слова, стал понимать, чего я действительно хочу. С тех времен у меня возникло ощущение свободы, раскованности. 

В какой-то момент нашей беседы прозвенел мелодичный дверной звонок, Арик вскочил, открыл: «Это Дина». Вошла тихая, застенчивая девочка, и за все время, пока продолжалась наша беседа, она не раскрыла рта. Лишь когда я выключила магнитофон, она вздохнула с облегчением и вступила в разговор. Поговорили о том, о сем. Я вспомнила фрагмент из статьи, в которой описывалось, как она играла в журналистку:

-Я хочу взять интервью у знаменитого певца Арика Айнштейна, моего отца. Как ты сочиняешь песни, как это у тебя получается? Наверное, это вдохновение. И ты, наверное, очень-очень хочешь, поэтому у тебя получается так хорошо. 

Арик был потрясен ее недетским пониманием. Вот она, еще одна тема: «Арик и дети». Да, я прекрасно знаю, как смешно звучит сочетание слов «Арик и дети» (вроде «Ленин и дети», да?) для нашего, русского уха, но Арик, единственный сын, страстно любит детей. Столько детских песен он записал, а также видеофильмы, целые поколения выросли на его голосе, и я просто балдею, когда вижу, как он обнимает этих ребятенышей, и как они на него смотрят, и как он с ними разговаривает. Честное слово, не понимаешь – то ли дети взрослые, то ли Арик – дитя. И с Диной он обменялся парочкой дружеских шлепков. Тут он предлагает мне посмотреть видеозапись песню «Он – гитара, она – киннор». Смотрим и подпеваем оба, я совсем непроизвольно. В кадрах промелькнула Дина. Арик:

-Знаешь, какой скандал она мне закатила, так была против того, что ее демонстрируют по телевидению.

Ну, ей есть от кого наследовать эту скромность и нелюбовь к публичному «свечению».

ОТ «ПЛАСТИЛИНЫ» ДО «МУСКАТА»

**(Краткий биографический экскурс. Подробная документальная биография поступит немного позже).

Арье Айнштейн родился 3 января 1939 года в северном Тель-Авиве, в доме на улице Гордон. Единственный сын Дворы и Яакова. Друг семьи Авраам Халфи, актер и поэт милостью Божией, был страшно рад событию («Ай да Двора, ай да Яаков! Такое дело провернули!») и назвал младенца Ариком. Что звучит вполне по-русски. Ведь Халфи и был «русским». Арик смотрит перед собой, погружен в воспоминания:

-У меня было удивительное, прекрасное детство (и повторяет задумчиво: «дивное детство»). Я вырос за кулисами театра, ребенком ползал под ногами актеров. Отец, актер театра «Охэл», приехал в Палестину из Польши в девятнадцатилетнем возрасте, а мать и того раньше. Я родился здесь, на соседней улице, мы часто перезжали с места на место, но все в пределах квадратного километра. Многие из выпускников нашей школы «Гордон» стали известными людьми. Атмосфера в школе была демократическая, учителей называли по имени, а в других школах такого не было, там вставали по струнке при входе учителя.

Арик в подробностях рассказывает о межпартийной борьбе прошлых лет, свидетелем которой он был. А у меня аж голова кругом идет от всех этих названий, разных течений, мелких стычек:  

-У меня до сих пор социалистическая ориентация сохранилась. Я так хочу быть правым, но какой-то магнит постоянно тянет меня влево. Магнит, понимаешь? Может быть, это влияние детства – «Ха-поэль», школа «Гордон», кто знает? Когда я учился, мы занимались по лассалевской системе. Во всем давали нам полную волю, учителей мы называли по именам. А. Б. Гордон к нам часто приходил, каркал по-русски: «Работа, работа!» Был один день в неделю, когда мы не учились, а занимались сельскохозяйственными работами. Вот была возможность повалять дурака! Кидались морковками, редисками друг в друга. Англичан вообще не видели, где там, четверти англичанина не видели.

-Как получилось, что Вы стали певцом?

-В армии я участвовал в ансамбле на второстепенных ролях. Затем постепенно стал больше и больше петь, в том числе и в мюзикле «Ирма Ла-Дус», поставленном на сцене «Габимы». Играл в театре сатиры «Самбатион», затем в «Бацаль ярок» («Зеленая луковица»). Армейский ансамбль, я считаю, и был моей школой. Там  я понял, что хочу быть певцом, актером. Знаешь, есть, конечно, специальные театральные школы, постановка голоса. У меня все это получилось в армии. И не только у меня, артисты старшего поколения – Ури Зоар, Хаим Тополь, Йоси Банай, Нехама Гендель – тоже получили свою первую сцену в армии. Да и те, кто младше меня – Гиди Гов, Шалом Ханох. Я немного играл на гитаре, но после автомобильной аварии пальцы левой руки плохо слушаются. О, а в детстве моя «идише маме», конечно же, заставляла меня учиться на скрипке! Потом я не выдержал и бросил. Все равно такой скрипач, как Давид Ойстрах, из меня бы не вышел.

Уже в армии Арик пел в ансамбле «Лаакат ха-нахаль» вместе с Йорамом Гаоном, затем вместе с Йорамом Гаоном и Бени Амдурски сложилось трио «Гешер ха-Яркон». Спустя год Йорам Гаон ушел полностью в кино, и на его место стал Исраэль Гурион, напарник Бени Амдурского по дуэту «Дудаим». Исраэль Гурион со свойственным ему юмором вспоминает, как удивлялась публика, видя третьего – Айнштейна: мол, что этот длинный делает между участниками дуэта. А затем к Арику пришла популярность. Настолько, что он стал от нее уставать:

-Однажды мы были в Париже. Вошли в какой-то знаменитый ресторан, все сидят, жуют сосредоточенно. Я стал посреди зала и кричу: «Шалом, я Арик Айнштейн, знаменитый певец из Израиля!» Ноль внимания. Я был страшно доволен.

В 22 года Арик Айнштейн снялся в фильме «Нинни». Я напоминаю, что недавно видела трансляцию фильма по телевидению, прошу пояснить насчет цензурных ограничений. Арик:

-Ой, это такой наивный фильм! Но зато роль отца моего персонажа в нем играет мой отец. Да, были какие-то препоны, ведь там в основе сюжета – любовь еврея и арабки, но это быстро разрешилось.

Затем была рок-группа «Халонот гвуим» («Высокие окна»): певица Джози Кац, жена (в то время) Шмулика Крауса, автора музыки к песням, которые тоже некоторое время находились под запретом, и лишь в 1973 году, после войны Судного дня, вышли из «подполья». Одна из них, «Шоколадный солдатик» на слова Ханоха Левина, не утеряла своей актуальности и поныне. И неудивительно:

«Хаяль шель шоколад». Ханох Левин, Шмулик Краус

Под цветами на могилах люди все равны.

Грохот пушек, плач детишек – радости войны.

Левой, правой, правой, левой, взвод идет вперед.

Жить так сложно, зато смерть вмиг тебя возьмет.

В 1967 году Арику Айнштейну 28 лет, он уже кумир публики, известный актер, снимается в кино, играет в театре, в том числе в «Габиме». На одной из тусовок в тель-авивском клубе «Халонот гвуим» появился молодой начинающий композитор и певец Шалом Ханох. Его попросили спеть, он вышел на сцену с гитарой, спел несколько песен и направился к двери. Тут его остановил Арик Айнштейн: «Куда это ты, интересно, собрался?». «Да это же пятый битл!», – провозгласил Арик Айнштейн. Так начался их первый, наиболее плодотворный период сотрудничества, который формально длился всего три года, но очень сильно повлиял на пути развития израильского рока. За эти три года были созданы четыре альбома: «Пузи», «Пластилина», «Ясмин» и «Шаблуль» («Улитка»). Оба они выросли в артистических семьях: отец Арика Айнштейна был артистом театра «Охэл», большим любителем классической музыки, обладателем густого баса «в русской манере». Отец Шалома Ханоха, выходец из Латвии, писал стихи, играл в театре. Наряду с отцом Меира Ариэля, выходца из Белоруссии, отец Ханоха был в числе основателей киббуца Мишмарот.

Некоторые подробности детства и юности Арика Айнштейна во многом напоминают наши советские социалистические реалии. Вот несколько историй. Семья жила в Тель-Авиве, в самом центре города, время от времени меняли квартиру, и какой-то период они проживали в самой обычной коммуналке. Арик был единственным сыном, и можно представить себе, как над ним тряслись, особенно мать, «идише маме». Это слышно и в некоторых песнях, нередко в текстах проявляется такая неуверенность в себе, свойственная детям, выросшим под заботливым, но тяжелым материнским крылом. В детстве он играл в игру под названием «станга» – да это же наш знакомый «штандер!».

Дружба Арика и Шалома не прерывалась никогда, однако в творчестве каждый из них шел своим путем. После трех лет сотворчества они продолжали пульсациями выступать, но в целом Шалом Ханох пошел своим путем. Он побывал в Англии, попытался укорениться, но безрезультатно (песня «Кама тов, ше бата ха-байта», Мики Габриэлов и Яаков Ротблит, написана специально для него), исполняет в основном свои песни, к многим из них пишет и стихи. Арик поет песни Шем-Това Леви (первой стала «Шир ахарей ха-мильхама»), затем знакомится с «Черчиллями»: Мики Габриэлов, Ицхак Клептер, и подымается на рок-сцену. Он постоянно сотрудничает с блестящими композиторами, музыкантами. Помимо вышеназванных это Йони Рехтер, позже Йегуда Поликер, Миха Шитрит, Аркадий Духин, Бэри Сахарофф, – все известные и самостоятельные авторы и исполнители, и другие. Он не исполнитель, а практически соавтор. С его исключительным музыкальным чутьем, тонким слухом (различает четверть тона, по собственному признанию), огромным творческим и жизненным опытом – Арик сотрудничает с своими авторами в  процессе студийной работы. К тому же он пишет много текстов. Йони Рехтер отзывается о нем с огромным уважением, признается, что Арик дал ему чрезвычайно много. К сожалению, некоторые другие соавторы Айнштейна ухитряются лягать его – причем из-за угла. Но Арик ни-ког-да и ни о ком не сказал дурного слова.

За два часа, что я пробыла дома у Арика Айнштейна, не услышала от него ни звука, ни слова отрицательной критики в адрес кого бы то ни было. Перечитывая статьи о нем, увидела, что вся его реакция в случае недовольства темой или человеком выражалась в словах: «Я не хочу об этом говорить». Так было, когда я попыталась узнать его мнение о телешоу рава Ури Зоара. Много лет назад была  история, когда какая-то журналистка что-то переврала в своей статье, и это нанесло удар по дочери Арика от первого брака. Все, что он сделал в ответ – написал яростную песню на музыку Мики Габриэлова «Итонай катан» («Писака»), в которой выплеснул свой гнев на журналистов, роющихся в грязном белье. Затем произошел разрыв в отношениях с Мики Габриэловым, и та же реакция: «Не хочу об этом говорить». Не знаю, может ли быть что-нибудь подобное в мире искусства. Не удивительно, что такой человек притягивает к себе сердца многих и многих, независимо от возраста и пола. Зато в похвалах он не знает удержу. С огромным восторгом и уважением отзывается о признанном мэтре израильской песни Саше Аргове, даже пародирует – с любовью – его тяжелый русский акцент (пародия – это отдельный разговор):

-Это был гигант, настоящий мэтр. Когда мы, юнцы, должны были идти на репетицию, все волновались, подтягивались.

Все, все, кого бы он не называл, заслуживают у него доброго слова. Аркадий Духин – талант; особая любовь – это Йони Рехтер. Да нет, напрасно я стараюсь, всех не перечислишь. Такие разные творческие личности, участвуя в совместных записях, составляют один ансамбль, один букет. И Арик этот букет держит в своих руках, у самого сердца. И нет исполнителя лучше его. Шалом Ханох считает, что исполнитель в процессе создания песни играет не меньшую роль, чем композитор или поэт:

-Исполнитель, если он не понимает песню или не понимает тебя, может увести ее совсем в другом направлении.

Плодотворным творческим периодом были годы работы Арика Айнштейна с Мики Габриэловым, назову только две эпохальные песни: «Уф, гозаль» («Лети, птенец») на слова Айнштейна и «Ахнисини тахат кнафех» («Под сенью крыл меня сокрой») на стихи Бялика. Множество прекрасных песен создал для Арика талантливый композитор Йони Рехтер – от детских, звучащих в альбоме «Арье и Йона» («Лев и голубка»), в названии которого обыгрываются имена их обоих, до сложных, с глубоким философским подтекстом, песен на слова Авраама Халфи. Одна из них, «Йона ба-халони» («В моем окне голубка»), напоминает своим музыкальным оформлением балладу Франца Шуберта «Лесной царь».

«Йона ба-халони». Авраам Халфи, Йони Рехтер

    Голубка у окна                                                         Венцом увенчан король,

По-голубиному нежна.                                           Держава в его руках,

Свет за моим окном                                                Но малых детей поражает боль, 

Бывает не виден порой.                                          На улицу гонит их страх.

Было вчера первым днем,                                           Видать, в поднебесье рай,

Нынче второй.                                                         Красота в небесах, видать.

Не глумись над тем, кто убог,                           А ну-ка, сойди, небеса, в наш край,

Черен он или бел как снег.                                      С детьми тут, внизу, присядь!    

И в бессильном есть Бог,                                           Кто это возле меня?

И бедняк – человек.                                               Не узнаю никого.

                                                                Неужто до смерти жить буду, кляня? Кого?

Арика постоянно удручает и беспокоит социальная несправедливость, царящая в нашем обществе, жестокость, насилие, пренебрежение к личности. Все это отражается даже в текстах песен, написанных Шаломом и Ариком к альбому «Мускат», хотя основной акцент в нем, по признанию Шалома, сделан на любви. Невзирая на то, что оба отрицают какие-либо политические аспекты в своем искусстве, в их подаче альтруизм, любовь к ближнему не менее политична, чем упоминание каких-либо конкретных современных реалий. У обоих совесть – не абстрактное понятие, а орган, такой же, как рука, или сердце, орган, который болит, который можно ощутить физически.