ПЕСНЯ, У КОТОРОЙ НЕТ КОНЦА

Заголовок этот я тоже получила в подарок от Арика. Те, кто слушают музыкальные радиопередачи на иврите, замечают, что почти каждый час звучит в эфире голос этого человека, поющего свою песню. Впрочем, не свою, а написанную другим автором – сам он музыку не сочиняет, о чем многие слушатели и не догадываются. Тем более, что дикторы, как правило, объявляют «песня Арика Айнштейна». Потому что каждая песня в его исполнении приобретает свое лицо и неповторимый вкус. В чем секрет Арика Айнштейна? Он не столько себя выражает в искусстве, сколько пропускает песню через себя, ею живет и дышит. Поэтому он так правдив и искренен. Поэтому  его исполнение – штучный товар. Каждое песенное создание – миниспектакль одного актера, и главный герой в нем – не сам актер, а песенный образ. Он творит по принципу «искусство во мне», а не «я в искусстве».

В нескольких песнях разных авторов на библейскую тематику («Шуламит», «Колодец в поле», «Рахель») Арик Айнштейн при помощи голоса – вместе с ансамблем музыкантов, конечно – создает четкий визуальный ряд, рисующий содержание. И вот из глубины веков древней Иудеи возникает и приближается к тебе, идет на тебя наплывом, как в кино, сильный воин, путник, царь, пастух, в просторных одеждах, в сандалиях с ремешками, оплетающими икры мощных, тяжело ступающих ног. Смуглое лицо под шапкой смоляных кудрей, властно-застенчивый прищур синих глаз. Хрипловатый, задыхающийся от сдержанной страсти, напряженный, как мужская сила, голос, завораживающий ритм. Орлиный клекот иврита, почти непонятные архаичные формы слов. И словно чувствуешь нестерпимо обжигающий желтый жар пустыни, по которой он проходит, ведя свое терпко пахнущее, позвякивающее колокольцами стадо.

 «Шуламит». Натан Альтерман, Шем-Тов Леви

            Облака ползут с горы Гильбоа, полыхают молнии огнем.

Кличет сокол в небе надо мною, Шуламит, нам хорошо вдвоем. 

Шуламит, прекрасен стан твой гибкий, Шуламит, стройна ты как газель,

Шуламит, яви свою улыбку, твои очи – Эрец-Исраэль.

            Тот любви великой недостоин, если с поля брани он бежит.

Если против сотен бьется воин – значит, дал он клятву Шуламит.

Шуламит, твой голос меда слаще, Шуламит, наряден твой хитон.

Если бедняку любовь подаришь, королей богаче станет он.

            Эй, эй, песни пой, песни пой, стихи слагай,

Ветер, ветер, ты не вой, наши горы, дол и гай.

Эй, эй, песни пой, песни про любимый край.

В чистом поле мы с тобой, на родной земле нам рай.

            Вот мы подошли к вратам надежды и на них повесили щиты.

Вновь услышим звуки песни прежней, Шуламит, мы вместе – я и ты.

Ты придешь, пленив своей красою, и твой танец головы вскружит.

Поклянемся мы горой Гильбоа: будем ждать тебя, о Шуламит!

Текст песни «Быть может, еще время не пришло» Арик Айнштейн написал после того, как пострадал в автомобильной катастрофе (автор музыки – блестящий композитор и гитарист Ицхак Клептер). С этой песней у меня связано личное переживание. Мой отец, страдавший болезнью Альцхаймера, попал в больницу. Муж, сын и я по очереди дежурили возле него круглые сутки, нельзя было ни на минуту оставить отца одного. Я была просто опустошена в тот период, чувств не осталось никаких, все казалось таким беспросветным. Чтобы как-то скрасить ситуацию, купила альбом с созвучным моему настроению названием «Шавир» («Хрупкий»). Сидя возле постели отца, засунула в уши наушники:   

«Быть может, еще время не пришло». Арик Айнштейн, Ицхак Клептер

Ну а жизнь не возвратилась в берега,

И еще не исцелились раны.

Быть может, так останется всегда. 

Быть может, еще время не пришло,

О грядущем думать рано, 

Быть может, еще время не пришло.

Жизнь...

Дневной светила ход постоянен, как часы, 

И дожди идут прилежно, проливаются порой,

Как надо, мир себя ведет, неспешно вожделеет.

Но из сердца, изнутри взывает к небесам моленье.  

Ну а жизнь не возвратилась в берега...

Жизнь...

Как-то раз мы видим свет, сияет где-то в глубине, 

Огонек вдали трепещет, разгорается сильней.

Приближаемся тихонько, уняв сомнение в душе, 

Ангелы стоят пред нами, поют: «Кто верует, блажен».

Ну а жизнь не возвратилась в берега...

Жизнь...

И тут что-то прорвалось во мне, слезы хлынули потоком, и час, наверное, я не могла прийти в себя. Глядела на отца, разум которого уже был далеко, и вспоминала свое детство. Потом, вечером, позвонила Арику, рассказала ему эту историю. Ему было очень приятно – так он сказал – что его песня помогла мне справиться с тяжелым душевным состоянием. 

Вместо того, чтобы морализировать, поучать, воспитывать, Арик Айнштейн очень ненавязчиво вводит в тексты своих песен нравственный посыл, направленный в основном молодежи, но подходящий для всех. Его кредо – песня-автопортрет «Летафтеф типа» («Чуточку покапать на мозги») на музыку Мики Габриэлова. В этих словах он весь, его человеческая сущность: «Не хотел воспитывать, не пытался поучать, не искал командовать и не старался выделиться. Не хотел ударять, не пытался нападать, не искал обвинять, да и льстить не пробовал. Всего лишь хотел я чуточку капнуть (на мозги), потому что капля за каплей и еще капля – будет море. Не хотел я обновлять, не стремился разрушать, не собирался освящать и не искал быть боссом...»

Влияние творческой личности на народ, особенно при помощи такого демократического жанра, как песня, огромно. В его песнях звучит гражданская боль, патриотизм высокой, подлинной пробы, который в нашей стране зовется сионизмом: «Эрец Исраэль, как же я люблю тебя. Эрец Исраэль, почему же мне так грустно?» Арик Айнштейн не считает себя особенно заполитизированным, однако отзывается на все, что происходит внутри и снаружи. Так, участвуя в Фестивале израильской песни в 1967-м году, он выбрал для исполнения песню «Прага», написанную Шаломом Ханохом по следам вторжения в Прагу Советской армии. Песня с треском провалилась, заняв восьмое место. По формальной причине: текст не имел отношения к израильской действительности. «Прага», безусловно, опередила свое время и вышла за общепринятые песенные рамки. К появлению актуальной политической тематики израильская песенная культура тогда еще не была готова. А сейчас?.. Арику свойственна повышенная социальная чувствительность, он живет с оголенными нервами. Он любит быть дома, но его интересует и затрагивает все, что происходит вокруг. Он с болью говорит:

-Я получаю информацию из газет, по телевидению, по радио. И часто нас самих не понимаю. Разве есть другой такой народ на свете, как наш? Когда только что родилось у нас свое государство, тут же начались свары, сведение счетов! Ты только, Марина, не подумай, что я рисую черную картину. Так много в нашей стране хороших людей, я в это верю. Это то самое тихое большинство. Наша действительность тяжела, сложна. Мы, мало того, что живем на пороховой бочке, мы ведь не знаем, что нас ждет завтра. Однако для окружающих стараемся строить из себя мини-Америку. Мы не имеем права равняться на другие страны. Ведь мы же не обычное государство, какая-нибудь там Швеция или Швейцария. У нас такая огромная социальная пропасть между разными группами. Для чего же мы государство создали? Что это, дама какая-то? Нет, это ты да я да каждый из нас. Мне так хочется подействовать, что-то сделать, чтобы изменить обстановку в нашем обществе. У меня есть ощущение, что эти проблемы – бомба замедленного действия, и социальный взрыв – просто вопрос времени. Вот аварии на дорогах – сколько говорят об этом, предостерегают, артисты, музыканты борются за безопасность на дорогах, постоянно выступают против насилия в его разных проявлениях. А воз и ныне там. Ну что я могу сделать конкретно? Часто нас, авторов, упрекают: мол, «где же высказывание?» Я стремлюсь к тому, чтобы мои тексты были предельно просты, чтобы они могли дойти, достучаться до каждого. Чтобы тот, кому мои слова направлены, задумался. Я так хочу, чтобы результаты проявились немедленно...

А я слушаю радиоинтервью с Айнштейном и Ханохом, и меня не покидает ощущение, что я находилась все это время, все эти десятилетия в каком-то параллельном мире, что все это мне с детства знакомо, любимо, близко. Неоднократно я слышала образное высказывание Арика Айнштейна – как в песнях, так и в интервью – что он как бы сидит на заборе: одна нога тут, в настоящем, другая там, в прошлом. Так происходит и со мной: одна нога в ивритском Израиле, другая – в русском. Неважно, что я всего-навсего девять лет израильтянка, что иврит – не родной мой язык, что я выросла в других  широтах и на другой музыкальной почве. Такова, видно, сила музыки, волшебная сила искусства. Такую всеобъемлющую любовь излучает музыка Шалома Ханоха в исполнении Арика Айнштейна, так многогранны ее оттенки – от глубокой грусти до доброй иронии, от светлой радости до веселой проказливости, что не так уж и обязательно понимать все дословно. Как всегда, как и 30 лет тому назад, просто, ненавязчиво вводят Арик Айнштейн и Шалом Ханох в мир абсолютных ценностей, в мир, где господствует любовь, включая любовь к стране, в которой ты живешь, где важными категориями являются доброта, забота. Так, песня «Береги себя», обращенная к молодому поколению, пронизана отцовской тревогой, любовью, заботой. Причем в тексте Арик, чтобы «не спугнуть», сына-то как раз и не упоминает, использует обращение «братишка», чтоб поменьше дидактики. В общем, «поучайте лучше ваших паучат!»

«Береги себя». Арик Айнштейн, Шалом Ханох

Ну как же мне не знать эту историю? 

Юный человек в себе уверен, ничего не будет с ним.

Ну как же мне не знать эту иронию: мол, «оставь меня», «перестань»,

«ну что ты понимаешь», «ну почему со мной»?

Береги себя, ошибок избегай, вся жизнь еще перед тобою.

Береги себя, и с тобой наша любовь, и только о тебе забота.

Улыбнись, мой сын, смелей – я пою тебе.

А слова просты, ведь хочу я, чтоб услышал, чтобы до тебя дошло.

Береги себя, героя не играй, вся жизнь еще перед тобою.

Береги себя, и помни, не забудь, что только о тебе забота.

    ...Ну как же мне не знать эту историю?

Он болеет за то, что происходит сейчас, в нашей стране. Я слышу в его речи те же нотки тревоги и озабоченности, которые звучат в текстах песен, даже в написанных другими авторами. Ведь он их через себя пропускает. Этот человек живет с открытым сердцем, его гнетет и тревожит то, что происходит сегодня в израильском обществе:

-Содом и Гоморра, я все время повторяю эти слова, не могу об этом не думать! Такая ситуация, такая напряженность, разрыв между разными слоями общества не может не закончиться социальным взрывом. Нет, ты только подумай, ни в одном развитом государстве нет такой огромной разницы между богатыми и бедными. 700 тысяч человек живут ниже черты бедности! (несколько раз повторяет с волнением это число, которое ох как увеличилось с тех пор! - М. Я.). Второе тысячелетие на дворе, а наши старики роются в отбросах! Приехала ваша алия, такие прекрасные люди, такое богатство для страны, ну почему вы должны так страдать! Пусть говорят, что каждая алия должна пройти через муки абсорбции – я с этим абсолютно не согласен. Я не принимаю это выражение «ийе беседер»!

Пытаюсь уменьшить напряжение:

-Что делать, нас ведь много, страна не готова была к такой массовой алие. Все же мы потихоньку устраиваемся, почти каждый находит свое место. «Ийе беседер» (будет хорошо).

-Хорошо, что ты это говоришь. Надо же, именно ты! Я озабочен, а ты же меня и успокаиваешь (смеется). Что-то есть такое в нашем народе... Я всегда думаю, может быть, в других странах тоже тяжело, но ведь у нас этого не должно быть, мы должны стремиться к справедливости. Это банально, но я верю, что у нас много хороших людей. Очень много. Они не лезут в глаза, но это, знаешь, тихое большинство. Нам надо стараться видеть пусть хотя бы четверть стакана, но полного. 

-По-моему, Ваши песни имеют большое влияние на умы. Именно так, капают потихоньку. 

-Ты думаешь? Ты об этом писала в одной из своих статей. Что ты имеешь в виду, слова или музыку?

-И то, и другое. По-моему, слова, положенные на музыку, становятся ближе, понятнее каждому. 

-Однако музыка скорей приукрашивает то, что ты хочешь выразить, сглаживает острые углы своей гармонией. Тем не менее, когда мы говорим о любви вообще, что-то срабатывает.

-Арик, как Вы относитесь к своему возрасту?

-Да уж... Мне год назад исполнилось 60, что весьма немало. С одной стороны, вроде ничего не изменилось: те же люди, тот же город. С другой стороны, возникает вопрос: а сколько там еще осталось? Однако, что ж? – со всем тем житейским грузом и грязью не отказался бы от еще сотенки. 

«Так много деревьев есть на свете. Как же можно узнать, под каким деревом сесть, чтобы вся тень упала на меня, и будет мне хорошо?

Так много морей есть на свете. Так скажи, в каком море плыть, чтобы берег был всегда близко, и будет мне хорошо?

Так много слов есть на свете. Как же узнаю, о чем ты думаешь? Так много «быть может», так много «но». Мы так похожи в этом мире.

Так много дорог есть на свете. Как же смогу я выбрать путь, по которому пойду себе до конца, и будет мне хорошо?»

Текст одной из наиболее известных песен «Уф, гозаль» (мелодия Мики Габриэлова) включен в сборник «Пятьдесят избранных стихотворений», вышедший в честь 50-летия государства Израиль. Нет, трудно назвать тексты песен, которые сочиняет Арик, стихами. Это иногда обращения, иногда размышления, зарисовки. Но всегда, так же, как и он сам, искренние и простые. Слова, идущие от сердца.  

«Лети, птенец». Арик Айнштейн, Мики Габриэлов        

Мои птенцы уже забыли гнездо, простерли крылья в полете.        

 Ну а я гляжу на деток издалека, и надеюсь я, что все будет спокойно.                                                             

Я знаю, что придет тот день и час, когда расстанемся с тобой.                           

Но вот внезапно этот день наступил – не удивляйся, что так сердце щемит.              

Лети, птенец, крылами небо меряй, ты лети себе, лети.                                           

Но не забудь – гроза неподалеку,  знай лети.                                                         

Остались мы одни с тобою в гнезде, однако все же мы вместе.                            

Прильну к тебе, мой друг, с тобою вдвоем

Нам рядом стариться покойно и светло.                                                                                                                              

Я знаю – это неизбежно и вечно, все покидают отчий дом.                                                      

Но вот сейчас уходят дети, я пою, а в горле ком, пою, а в горле ком...

-Сочинять стихи для меня – родовые муки. Сижу, кручу слова то так, то эдак. И вдруг, глядь – что-то получилось. Если бы мне пришлось начать снова, уверен, что я бы не смог. Ну, думаю, вроде складно звучит: «Я знаю: так устроено природой, все покидают отчий дом». И тут я, как ребенок, нашедший игрушку: а? как это? что-то вышло? Неужели это я придумал? Ну что ж, совсем не так уж и плохо, Аринька!.. 

-Арик, у меня уже так много собрано материалов о Вас, что можно книгу выпустить.

Да хоть и на иврите.